очень нудно 
55 
Его сын: Андрей Иванович Рязанов – это то есть мой прадед – родился в 1895 году в Палермо, учился в Петербургском университете на историко-философском факультете, член РСДРП, порвал отношения с отцом, в 1918—1921 гг. на фронтах Гражданской, далее в армии, комкор. В 1939-м арестован по делу о военно-фашистском заговоре, в 1941-м реабилитирован. На фронте, генерал-майор танковых войск, погиб в 1943 году при освобождении города Карачева. Супруга Мария Борисовна умерла в 1973 году в Энске.
– Заслуженные у тебя предки, – заметила Лорка.
– А то! Вот дед: Михаил Андреевич Рязанов, родился в тысяча девятьсот двадцать втором году в Москве. В тысяча девятьсот сорок первом пошел со студенческой скамьи на фронт. Воевал, окончил войну в звании майора, морской пехотинец. Женился в тысяча девятьсот сорок шестом году. Работал в милиции, затем в партийных органах, горисполкоме. Умер в тысяча девятьсот девяносто втором году. Супруга Ирина Петровна умерла в тысяча девятьсот семьдесят четвертом году. Отец: Степан Михайлович, родился в тысяча девятьсот сорок девятом году, окончил машиностроительный институт, инженер. Сейчас заместитель главного инженера завода. Во, батя про себя не забыл… Мать: Ксения Ивановна, родилась в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, учительница. Погибла в дорожно-транспортном происшествии…
– Твоя мама погибла?! – Лорка прижала ладони к губам.
– Я тебе не говорил, извини.
– Наверное, прозвучало это с издевкой, хотя я ничего такого вкладывать в свои слова не собирался.
– Леша… Я не хотела…
– Нет-нет, что ты! – заторопился я. – Я же ничего… Просто… маму сбила машина, когда она вышла в продуктовый магазин. Она просила сходить меня, а я… я поленился.
– Если тебе не хочется об этом вспоминать – не вспоминай, – решительно сказала Лорка. – Воспоминания чаще всего не приносят пользы, ни плохие, ни хорошие. Давай лучше я тебе почитаю из дневника.
– А ты можешь по-французски?! – удивился я. – Тогда читай, конечно, я ж сам все равно не умею.
– Могу. Ну вот, например… – Она полистала дневник. – Вот, тысяча восемьсот семьдесят девятый год, май. «Париж, Париж… Дышится тут иначе, смотрится, слышится, живется вовсе не так, как в любом другом городе мира, будь то Касимов или Тимбукту. Казалось, Париж был создан не просто для проживания, а для некоего возвышенного – или, напротив, низменного – предназначения, которому еще предстоит проявиться во времена, мало кому известные. Тележки зеленщиков, женские шляпки, назойливые газетчики, чудные пирожные в кофейнях, которыми я изрядно злоупотреблял, как, впрочем, и красным вином…
Но без Сюртэ Париж показался бы слишком опереточным. Эта машина, чье постоянное и несколько хаотичное движение заметно было только изнутри, поразила меня, и только там я понял, что в значительной мере движет огромным городом, чем он живет. Без своего постоянного провожатого я, пожалуй, потерялся бы здесь, сел бы в уголку и безо всякого толку смотрел бы на деловитых людей, снующих туда-сюда. Но мой провожатый, инспектор Оливье Дельпьер, старался сделать пребывание русского максимально полезным и удобным. Он объяснял, чем занят тот или иной чиновник, рассказывал о самых примечательных и известных из них, вспоминал занятные и ужасные случаи из практики… Походя Дельпьер указал мне на худого, болезненного вида человечка, корпевшего у маленького оконца над ворохом толстых тетрадей.
– Это Альфонс Бертильон, – сказал он с несколько грустной улыбкою, как говорят о деревенском юродивом, который жалок, но и смешон. – Наш местный чудак.
– Бертильон? – переспросил я. – Позвольте, не родственник ли он мсье Луи-Адольфу Бертильону?
– Да-да, это сын почтенного вице-президента Парижского антропологического общества.
– Я более знаком с Бертильоном-старшим по его трудам о статистике, нежели как с ученым-антропологом… Однако почему вы улыбаетесь?
– Будучи всего-навсего чиновником двадцатого класса, мсье Бертильон отчего-то вообразил, что совершит революцию в полицейском деле. У него есть некоторые идеи, воплощением которых Бертильон и занимается – на мой взгляд, в ущерб своей основной работе, – сказал Дельпьер с пренебрежительной миной. – Иногда появляется юноша, который мнит себя новым Видоком. Я много таких повидал.
– И что за идеи выдвигает мсье Бертильон?
– Мсье Рязанов, я не вникал… Что-то насчет измерения человеческих пропорций. По-моему, все это глупость. Если вам интересно, поговорите с самим Бертильоном, он будет счастлив обрести слушателя – после того, как уже успел надоесть всем и даже нажил пару серьезных врагов.
55 
