190 
– Ой, Мыш, ну что ты в самом деле… – не утерпел Жак. – Они же тут поголовно неграмотные, даже если она что-то и записывала…
– Ничегошеньки ты не понимаешь в простой первобытной жизни, дитя цивилизации, – насмешливо прищурился Мыш. – Ну кто бы стал записывать свои мудрые мысли для неграмотных сородичей? Все, что пророчица считала нужным передать потомкам, заучивалось на память и передавалось из уст в уста, как народные сказки. Единственное, что до нас не дошло, – это то самое последнее пророчество, вокруг которого было столько шуму и которое я бы и сам не прочь услышать в исходном, неискаженном виде. Кстати, что забавнее всего, как раз этот текст она все-таки записала, так как никто не гарантировал, что в нужный момент рядом окажутся слушатели с хорошей памятью, а произносить его вслух до срока не следовало. Какие-то магические ограничения, вроде бы из-за того, что оно получилось совмещенным с проклятием, но точно уже никто не скажет. И что ты думаешь, получилось как раз наоборот – слушатель все-таки нашелся и даже по какому-то чудесному стечению обстоятельств сумел выжить, вырваться на волю и донести людям слова Нарны, как он их запомнил. А точный текст, собственноручно ею записанный, разини-наследнички «где-то потеряли» в лучших традициях моих учеников.
– Это наша переводчица потеряла или еще ее родители?
– Даже не родители, а дедушка, – уточнил Мыш. – Однако устные тексты он прилежно передал по наследству ее матери, а та честно пыталась передать Ллит, но, к сожалению, девочка была еще слишком мала, а мать уже смертельно больна, и большая часть архива бессмертной Нарны оказалась утрачена. Сохранилось только то, что запомнила сама Ллит, и то, что запомнили ее соседи. Они тоже очень старались, но у кого-то хватало иных забот, кроме как хранить в голове непонятные рассказки, у кого-то оказалась дырявая память, кто-то и сам успел умереть… Впоследствии к ним забрел какой-то образованный господин, который несколько лет учил детей грамоте. Ллит оказалась весьма способной ученицей и успела овладеть чтением и письмом в совершенстве, прежде чем наставника свел в могилу нелеченный туберкулез. Так что все, что удалось восстановить из бабушкиного архива, она записала, вот только нам с тобой от этого никакой пользы. Как раз когда ты нас перебил, Ллит собиралась пересказать мне все это устно, в собственном переводе на эльфийский.
– Так ты бы и мне заодно переводил.
– Лучше я перескажу тебе все вечером, когда ты не будешь править машиной. А пока тебе не стоит отвлекаться, ты и так вынужден следить одновременно за дорогой и за этим столь неудачно расположенным рычагом.
За свою недолгую, но бурную карьеру Харгану неоднократно доводилось лично наказывать провинившихся подчиненных, причем не только по морде, а и казнить без долгих разбирательств. И сожаления о своих поступках посещали его лишь в тех редких случаях, когда его решительность не совпадала с рассудительностью наставника. То есть когда Повелитель желал лично побеседовать с покойным, а стараниями любимого ученика это оказывалось невозможным даже для магистра некромантии.
Однако сейчас Харган почему-то испытывал именно сожаление.
Во-первых, за непростительную потерю контроля над своими демонскими инстинктами, который так долго и старательно вырабатывал в нем учитель. Такие приступы свободного полета диких эмоций хороши в постели с Камиллой или в бою, но в нормальной жизни, когда нужно соображать, что делаешь, они неуместны и даже вредны. Да и само ощущение временного помешательства – вещь неприятная. Наставник не раз повторял, что способность мыслить есть то самое, что отличает разумное существо от животного, и крайне неприятно сознавать себя таким вот животным, пусть даже и на короткое время.
Во-вторых, наместник обнаружил, что успел привыкнуть к постоянному присутствию советника Шеллара и теперь ему недостает этого зануды с его вечными нотациями, советами и доходчивыми разъяснениями «что это такое и что из этого может получиться».
Если бы Харган хоть раз внял совету брата Шеллара и попробовал проанализировать собственные неосознанные стремления, он бы разобрался, что эта странная привязанность понятна и легко объяснима. Он привык всегда получать от наставника указания, инструкции, разъяснения и ответы на любой вопрос, какой взбредет в увенчанную гребнями голову ученика. Сейчас, будучи лишен возможности общаться с Повелителем, он, сам того не сознавая, инстинктивно нашел ему замену, при этом столь же безотчетно перенес на советника некоторые особенности своего отношения к наставнику. Большей частью из-за того, что никто, кроме советника Шеллара, не говорил с ним так же, как учитель, – спокойно и доброжелательно, но без подобострастия. Да что там подобострастие – при всей его вежливости Шеллар ухитрялся поставить себя так, что не воспринимался даже как подчиненный. Харган отдавал ему приказы, советник почтительно склонял голову и произносил привычное «будет выполнено», но при всем том загадочным образом сохранял некое неуловимое достоинство, делающее его не подчиненным, но равным.
190 
