очень нудно 
73 
Гренс постоял минутку в темноте, нащупывая нужный выключатель, нашел верхний правый и включил сразу освещение, телевизор и видео. Он ничего не смыслил во всей этой технике и громко ругался, когда ему наконец удалось найти то, что нужно.
Надел пластиковые перчатки и осторожно достал видеокассету, которую ему дал Нильс. Все это время она жгла ему грудь сквозь внутренний карман пиджака.
Сначала экран залил ядовитый голубой цвет, потом появилось изображение. Две женщины сидели в кухне на диванчике. В окно лился солнечный свет. Тот, кто устанавливал камеру, похоже, понятия не имел ни об освещении, ни о резкости.
Но видно было достаточно четко.
Он сразу узнал их обеих: Лидия Граяускас и Алена Слюсарева. Они сидели в той самой квартире с электронным замком, где он увидел их впервые.
Они молча ждали сигнала оператора, который то крутил объектив, то стучал для проверки по микрофону.
Они взволнованны, как всякий, кто не привык смотреть в глазок камеры, которая все видит, и потом все остается на пленке.
Первой заговорила Граяускас:
– Это я придумала сняться. Вот моя история.
Она произносит две фразы.
Поворачивается к Слюсаревой, которая переводит на шведский:
– Detta ar min anledning. Detta ar min historia.
Снова Граяускас. Она смотрит на подружку и произносит еще две фразы:
– Надеюсь, что когда вы будете это смотреть, того, о ком идет речь, уже не будет в живых. И он успеет пережить то, что по его вине пережила я. Стыд.
Они говорят долго, строго по порядку: несколько слов по-русски, затем то же самое – на ломаном шведском. Они говорят так, что понятно каждое слово.
Эверт Гренс сидел перед экраном двадцать минут.
Он слышал и видел то, чего не было.
Все перевернулось: из преступницы она стала жертвой, из террористки – женщиной, над которой надругались.
Он встал и шваркнул ладонью по столу, как привык делать. До боли сжал кулак, колотил им по столу и кричал.
Бывает так, что больше ничего не остается.
Я только что был там.
Я говорил с Леной.
Ну а это? Это-то кто ей расскажет?!
Она не заслужила, чтобы слышать такое.
Пойми!
Она никогда об этом не узнает.
Он громко кричал, он чувствовал в горле комок, который причинял боль, и мог избавиться от него только криком. Тогда боль прекратится.
Он повернулся, посмотрел на мигающий экран и перемотал кассету на начало.
– Надеюсь, что когда вы будете это смотреть, того, о ком идет речь, уже не будет в живых. И он успеет пережить то, что по его вине пережила я. Стыд.
Гренс прослушал первую фразу еще раз, затем снова перемотал кассету. Перед глазами возникла картинка из морга: они лежат на полу рядом, у нее руки подвернуты под тело, Бенгт голый, с отстреленными гениталиями и дыркой на месте глаза.
Если бы ты хоть признался, что знаешь ее.
Бенгт, черт возьми!
Она же тебя спрашивала.
Если бы ты тогда просто ответил.
Если бы сказал, что знаешь ее.
Тогда ты, может быть, был бы сейчас жив.
Может, этого бы хватило.
Того, что ты увидел ее. Что ты все понял.
Несколько секунд он колебался, а потом нажал на кнопку «REC». Он должен стереть то, что он только что видел. Запись надо уничтожить.
Но ничего не получилось.
Снова нажал на ту же кнопку, но ничего не вышло. Видеомагнитофон не включался.
Он вынул черную кассету из гнезда и взглянул на ее обратную сторону. Так и есть! Защитные язычки сломаны. Они сделали все возможное, чтобы их рассказ не пропал бесследно.
Эверт Гренс оглянулся вокруг.
Он знал, что ему делать.
Встал, сунул кассету в карман и вышел из комнаты.
Полночь давно миновала, а Лена Нордвалль все стояла у раковины в кухне и мыла четыре чашки, которые по-прежнему хранили аромат кофе.
Она полоскала их горячей водой. Потом холодной. Потом снова горячей. Горячей-холодной, горячей-холодной. Она мыла их целых полчаса, пока наконец не почувствовала, что собралась с силами, чтобы оставить их в покое. Она вытерла их насухо. Затем сменила кухонное полотенце на свежее: ей хотелось, чтобы кругом был порядок, так она чувствовала себя увереннее. Поставила чашки на стол, и они засияли так, что отблески запрыгали аж на потолке.
73 
