Последние отзывы

  110  

– Что это с тобой случилось, что ты заговорила о том, как делают детей? Кто там с тобой об этом говорил?! Какой-нибудь мужчина?!

– Никто, – честно ответила она В последнюю неделю она жила только с женщинами, с одними женщинами. – Был один молодой человек, который сказал, что я хорошенькая, но это все. А ты как думаешь: я хорошенькая? – У нее не было намерения вызывать его ревность (не то чтобы ей этого не хотелось, напротив, очень хотелось, просто в тот момент в голову не пришло). В тот момент она вела к другому: намекала ему, чтобы он сделал ей комплимент.

– Что это был за молодой человек? – спросил Талис с яростью, и его руки сжались на ее талии.

– Да так, один, – отмахнулась Калли, недовольная, что он ее не понял, но все еще в твердом намерении получить от него комплимент. – Он сказал, что у меня красивые волосы. А ты как считаешь? Красивые?

– А как он мог это увидеть? – вскричал Талис – Ты что, не носишь там свой головной убор?

Калли улыбнулась. Теперь до нее дошло, что они воспринимают этот разговор по-разному, так что комплимента от него ей не получить. Но, впрочем, разве его ревность – не лучший из всех комплиментов? Потому что он ревновал не часто. Обычно он взрывался, когда Калли меньше всего этого ожидала, и предсказать его вспышки было невозможно. А когда она пробовала вызвать его ревность намеренно, у нее никогда ничего не получалось.

– Это было ночью… И он…

– Ночью?! – он почти прокричал в ее ухо.

– У, Талли! – протянула она. – Это поистине ужасно! Все мальчики, все молодые люди, и почти все мужчины здесь в меня дико влюблены. Они ни о чем другом не говорят, лишь просят позволения поцеловать мои божественные ноги, мои прекрасные нежные руки. Они сражаются между собой за право преподнести мне самые драгоценные подарки. Они пишут поэмы о моих волосах и о небесном цвете моих глаз. А один рыцарь-кавалер сказал, что мои глаза – это как небо перед бурей. А мои волосы! Мне просто даже неловко повторять все, что мне о них наговорили. Вот, например…

Она чувствовала, как с каждым ее словом напряжение покидает его тело, и в конце концов он так сдавил ее руками, что ей пришлось замолчать.

– Ладно-ладно, посмеялась и хватит. А теперь помолчи. Посмотри лучше, какая луна.

Прислонясь к его плечу, держа его руки в своих, она смотрела на луну, и ей хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Очень, очень часто ей на ум приходила одна и та же мысль: как хорошо было бы. если бы они никогда не уезжали из дома, от Мег и Уилла.

– Тебе не кажется, Мег и Уилл думают о нас?

– Думают, конечно. Постоянно, как и мы о них, – ответил он. Она поняла, что ему тоже иногда кажется, что лучше бы они не уезжали из дома. Здесь, в Хедли Холле, было что-то такое, чего они оба не могли понять. Например, как можно не любить собственных детей, как Джон Хедли? Сыновья говорили, что мать они любят, но у Филиппа однажды вырвалось, что он ее боится.

– Мне страшно, – сказала Калли. – Страшно от всего, что тут происходит. От этого становится как-то нехорошо…

Он понимал, что она имеет в виду, и был полностью согласен с ней. Талис решил, что должен успокоить ее.

– Просто здесь все по-другому, не как на ферме. Это богачи. У них не такая жизнь.

– Не только это. Еще что-то. Я боюсь за нас с тобой. Что с нами будет?

– А что с нами может случиться? Ты, наверное, опасаешься, что все местные красавицы влюбятся в меня и уведут от тебя?

– Ха! Это ты сам за ними будешь бегать. Ни одна женщина на тебя и не посмотрит.

Талис прекрасно знал, что он никогда не смотрел на других женщин. То есть, конечно, может, он на них и смотрел, но ни одна, кроме Калли, не интересовала его. Но это хорошо, что Калли думает, что он всем им так нравится. На его-то взгляд, если кто из них двоих и был красив, так это Калли. Она была самым замечательным, самым чудесным существом на свете.

– О чем ты так беспокоишься?

– О, не знаю… А тебе не кажется странным, что никто из них не задает нам вопросов, откуда мы взялись? Вернее, откуда взялся ты. Согласно истории, когда мы родились, мы сгорели в огне. Я слышала, что на пепелище нашли тела двоих детей. Если мы сгорели, почему же мы тогда живы? А что случилось с моей матерью? Дороти сказала, что она была маленькая черноволосая и черноглазая. Если и так, почему я блондинка, и у меня брови и ресницы как у кролика?

– Я не умею выдумывать истории, как ты. Может, кое-чего эти женщины и не знают. Они сами тогда были детьми… Не могут же они этого помнить, а?

  110