очень нудно 
147 
– Ты его заговори до смерти, это лучше всего, – вставила Калли, заставив всех вокруг рассмеяться. – Давай-давай, лентяй, ступай, достань обезьяну! – Она улыбнулась. В ее голосе больше не было никакой холодности.
Чувствуя, что таким счастливым, с самого дня его приезда в Хедли Холл, он еще никогда не был, Талис поднялся с колен, быстрым движением сунул свой меч Джеймсу и направился к дождевому навесу, на котором сидела обезьянка, как бы раздумывая, что ей делать. Проходя же мимо Калли, он остановился, взял ее руку и поднял к своим губам, как будто намереваясь ее поцеловать:
– Позвольте, миледи! Только одно прикосновение вашей нежной кожи, только один ласковый жест вашей руки и я…
Он прервался на полуслове, потому что Калли разочарованная тем, что он все еще не достает обезьяну, а продолжает болтать, решительно притянула его голову к себе и звонко чмокнула его в губы.
– Хватит болтать, иди! – воскликнула она, отталкивая его от себя.
Талис направился к стойке навеса под аккомпанемент громкого хохота, ибо на всей ярмарке не осталось уже ни одного человека, который бы не бросил свои дела и не наблюдал бы за развитием действия. Люди взбирались на крыши лавочек, на деревья, а также и на плечи друг друга, чтобы только лучше увидеть.
– Ш-ш-ш! – громко произнес Талис, обращаясь к зрителям. Приближаясь к животному, он преувеличенно крался на цыпочках, что со стороны выглядело просто уморительно. Потом заговорил, обращаясь к обезьяне, но столь громко, что его мог бы услышать и мертвый (или, что в данном случае было важнее, самые задние ряды зрителей):
– Дорогое милое создание! Не убегай, пожалуйста. Мне во что бы то ни стало надо поймать тебя, чтобы доказать моей возлюбленной, что она для меня – все на свете. Сейчас решается моя судьба – я должен доказать ей, как сильно ее люблю, поэтому я должен…
Леди Фрэнсис уже тошнило от всех этих глупостей. Она протолкнулась через толпу поближе к нему:
– Послушай, Талис, правда, нельзя же так себя вести. Леди Алида на тебя страшно рассердится.
– Ш-ш-ш! – ответил ей Талис, округлив глаза и приложив палец к губам:
– Я должен обязательно достать оттуда это милое существо.
– Это мерзкое животное, а я… – Леди Фрэнсис замолчала, когда заметила, что все смотрят на нее с неодобрением, и осознала, что в глазах зрителей она всем мешает. – Мерзость! – бросила она обезьянке, и та, опять испугавшись ее пронзительного голоса, метнулась с навеса, на котором сидела, на ближайшую крышу. А леди Фрэнсис, сказав так, подобрала юбки и стала решительно проталкиваться через толпу назад.
Минуту Талис колебался, раздумывая. Крыша, на которой теперь восседал зверек, выглядела так, словно бы была готова обвалиться в любой момент. Это была крыша старого, полуразвалившегося стойла, бревна в стенах которого сгнили, а покосившаяся дверь была открыта. Было видно, что в стойле стоит чей-то старый осел, медленно жующий сено из ясель. В течение многих лет крышу никто не чинил, в ней были дыры, а где не было дыр, там казалось, что они вот-вот появятся, и стены могли обвалиться в любой момент.
Но патом Талису вдруг вспомнились все эти последние месяцы без Калли, и он больше не колебался.
– Не надо! – не выдержала Калли, когда он взбирался уже на третье торчащее из стены бревно. – Не надо, Талис, пожалуйста, хватит! На эту крышу опасно забираться. Ты упадешь. Ты ушибешься!
Он посмотрел на нее сверху вниз, и по его глазам стало ясно – он уже не играет на публику, не развлекается. Они смотрели серьезно и прямо.
– Я лучше умру, чем буду жить без тебя, – тихо сказал он, и казалось, что эти слова вырвались откуда-то из самой глубины его сердца.
Он не хотел, чтобы слышал еще кто-нибудь, кроме Калли, но получилось так, что услышало полдюжины человек, а они потом передали эти его слова тем, кто не слышал. После рассказывали, что от восхищения такой романтичностью три женщины упали в обморок, но вообще-то с таким же успехом это могло случиться от толкучки и духоты толпы.
Как бы то ни было, Талис с легкостью вскарабкался на край конька, потом встал на сам конек и пошел по нему вперед, легко балансируя расставленными руками, ибо его чувство равновесия тоже полностью вернулось к нему. Он знал, что если где на крыше и есть самое крепкое место, так это именно вдоль конька, где расходятся оба ската. Если бы на любое место на каждом из этих скатов он только лишь наступил бы, крыша под ним, без сомнения, тотчас провалилась бы.
147 
