180 
– Да это же порох, – сказал он вслух и успел отвернуться как раз вовремя, потому что в следующую секунду цилиндр взорвался с оглушительным грохотом. Камни взлетели в воздух, один из них ударил его сзади по голове… Больше он ничего не помнил.
***
– Где я?
– Тише-тише, – пробормотал чей-то женский голос. Голос говорил с акцентом, который был ему незнаком, но определенно выдавал отсутствие образования. – Тише. Ты отдыхай пока, я за тобой присмотрю.
Вокруг была абсолютная темнота, он ничего не видел. Его голова так болела, что, казалось, такую дикую боль может унять только смерть. В ушах стоял гул.
– Нет-нет, руками повязку не тронь, – предупредила женщина. Скорее всего, она именно это имела в виду, потому что понять ее из-за странного акцента было почти невозможно.
Руки его упали по бокам. Хотя он ничего не понимая, но был так слаб, что не мог думать о том, что происходит. Он спросил женщину:
– Я что, ослеп? – А про себя равнодушно подумал, что слепота – это вполне достойное завершение для такой бесполезной жизни, как была у него.
– Да нет, ничего-ничего. Просто был взрыв небольшой, и все. Немного пороху, и все. Ничего-ничего, не беспокойся… Вот смотри-ка, красивый: выпей этого, и тебе сразу же станет лучше.
Его глаза были туго стянуты повязкой. Просунув руку ему под шею, женщина подняла его голову, прижав лицо к своей мягкой груди. К его губам была поднесена какая-то грубая кружка, из которой ему в горло полилась теплая жидкость. Ему было приятно почувствовать лицом ее грудь. Похоже, она не потрудилась даже надеть корсет.
– Что это за питье? – поинтересовался он мечтательно.
– Чай с ивовой корой, предшественник аспирина, – ответила она невозмутимо. – В который добавлено немного темного рома. – Потом она про себя добавила еще что-то относительно того, что не уверена, изобрели аспирин или еще нет. Ее высказывание показалось ему достаточно удивительным, и ему захотелось задать ей несколько вопросов, но из-за головной боли ему не удавалось сосредоточиться на том, что именно он хочет спросить. Тогда он прошептал просто:
– Ты кто?
– Я твой ангел-хранитель, красивый, – ответила она с тем же акцентом. – А ты кто хочешь, чтоб я была?
– Я хочу, чтобы ты и была такая как есть, – подумав, ответил он и провел рукой по ее руке вверх, до локтя.
Внезапно, рассердившись, женщина отшвырнула от своей груди его голову, и он упал назад, на твердую лежанку. В голове заблистали вспышки яркого света, появилась пронзительная боль. Он застонал.
– У тебя что, жены, что ли, нет? – спросила женщина с гневом. – Что, нет жены, которая сидит дома одна, пока ты повсюду шляешься?
Он опять понял не все слова, а только общий смысл фразы, потому что она выражалась наполовину незнакомым ему языком. Он попытался возразить:
– Моя жена…
– Ну, ну! Еще скажи, что она тебя не понимает! Да я тебе кочергой съезжу по голове, если ты так скажешь.
Тависток засмеялся:
– Она-то, наоборот, меня понимает слишком хорошо! А можно мне еще этого твоего напитка?
В этот раз она уже не стала приподнимать его голову и прижимать к груди, а поднесла кружку ему к губам на расстоянии вытянутой руки. Поскольку он ничего не видел, ему пришлось пошарить вокруг себя руками.
Женщина молчала, и он попытался по звукам определить, где она, но шум у него в ушах заглушал все звуки. Ее появление, ее странные манеры, ее акцент – все в ней страшно заинтриговало его.
– Как я здесь очутился? Послушай, пожалуйста, расскажи мне все.
– Я тебя сюда принесла, – ответил ее голос. С каждым глотком теплого напитка, который вливался ему в горло, акцент казался все менее ужасным, и он все лучше понимал, что она говорила.
– Нет, – сказала она тихо, и он услышал, как она садится рядом с ним. – Сперва ты мне все о себе расскажи. Ты почему ехал на лошади-то так быстро? Ты ж ее почти что загнал до смерти.
Она тихо фыркнула, и, когда он услышал этот ее смешок, его сердце почему-то заныло. Но боль проходила от волшебного эликсира в кружке.
– Ну, если я сейчас начну тебе рассказывать обо всех своих жизненных проблемах, я никогда не остановлюсь, – ответил он.
– Я умею слушать, – ответила она, забыв на мгновение изобразить свой преувеличенный акцент. Тависток этого, казалось, не заметил.
В странности всей этой ситуации, в его слепоте, в том, как было тепло в комнате, и в том, как в этой женщине, несмотря на ее попытки казаться чужой и холодной, прорывается что-то знакомое и теплое – во всем этом было что-то такое, что ему захотелось говорить.
180 
