5 
– Добрый вечер, хире прима-конестабль! – поклонилась встретившая его супруга старосты, толстая, с лицом добрым и до крайности глупым, каковое сочетание столь часто встречается у тучных людей. Тут же толклись сам староста и верный Аксель, который хоть и был низкого сословия, все же приехал из столицы, имел чин и требовал какого-никакого уважения. Судя по масленым щекам и веселым глазкам, толику этого уважения Аксель уже получил в виде кувшина вина и доброй порции ветчины с овощами. Да и поселили его скорее всего в отдельной комнате, а не со слугами, как надо бы.
– И вам добрый вечер, хириэль Офлан. – Конестабль коротко поклонился и поцеловал пухлое запястье, унизанное жемчужной нитью и пахнущее ванилью.
– Ваша комната готова – смею надеяться, она вас устроит. Но прежде вас ждет ужин.
– Мне нужно вымыть руки, хириэль Офлан.
– Да-да, конечно. Ваш слуга вас проводит, ему уже показали дом и постройки… А затем прошу вас в обеденное зало, там все готово.
– Зало…
Аксель, слегка шатаясь, проводил конестабля к медному рукомойнику. Под выщербленным зеркалом лежало на полочке свернутое полотенце.
– Мыла нет, – развел руками Аксель. Взглянув на наглую его рожу, Бофранк спросил:
– А ты разве не взял из дому?
– Брал, да куда-то задевалось.
– Вижу, что врешь, совсем не брал, да что теперь… Завтра же купи в лавке, если здесь есть. А нет, так спроси хорошо у старосты.
– Было бы, так положили бы, – буркнул Аксель и, дождавшись, пока хозяин ополоснет руки, сунул ему полотенце.
– Отправляйся спать, и чтобы утром ничего не пил, а то велю чирре выпороть тебя, – велел Бофранк. Слуга послушно закивал.
Пресловутое «обеденное зало» располагалось на втором этаже постройки и представляло собой большую комнату без окон, в одном углу которой помещался камин. На обшитых светлыми досками стенах висели звериные шкуры, охотничье оружие, сидели на ветвях птичьи чучела. Длинный стол был накрыт к ужину, но семейство, очевидно, дожидалось высокого гостя и к трапезе не приступало. Помимо самого хире Офлана и его супруги здесь присутствовали двое сыновей старосты, маленькая дочь и священник с круглым медальоном братства бертольдианцев.
– Прошу вас, хире прима-конестабль. – Староста придвинул к столу кресло с высокой спинкой, застланное серой мохнатой шкурой. Надеясь, что в ней нет паразитов, Бофранк сел.
– Мои сыновья, Титус и Симонус, – представлял тем временем свое семейство хире Офлан. – В будущем году хотим направить Титуса на учение в военную школу, может быть, составите протекцию, хире прима-конестабль?
– Ознакомившись со способностями – непременно, – расплывчато посулил Бофранк.
– Моя дочь, Магинна. А это – мой двоюродный брат, фрате Корн.
Священнику по статусу полагалось поцеловать руку, но Бофранк ограничился учтивым поклоном. Если священнику это и не понравилось, он ничем не выдал своего неудовольствия. Фрате Корн выглядел старше своего брата, но сложением был куда сухощавее. Он вертел в правой руке – и Бофранк заметил, что мизинец на ней обрублен – двузубую медную вилку.
– Вот поросенок, – староста снял крышку с продолговатого блюда, – вот жареные перепелки, чиненные орехами, вот овощи… Квашеный лук, рыбка из нашего озера… Вино трех сортов, я уж не знал, какое вам более по вкусу, а если прикажете, можно подать и пива…
– Благодарю вас, хире Офлан.
У конестабля и в самом деле проснулся аппетит, и он поспешил положить себе на блюдо солидный кус поросенка, щедро приправив его соусом и тушеными овощами. Еда оказалась простой, но вкусной, а после третьего бокала вина – к слову сказать, отменного – у конестабля слегка закружилась голова.
Староста шумно рассказывал что-то о местной жизни, его супруга ахала в нужных местах, дети ели, уставясь в тарелки. Священник тоже не являлся аскетом и уверенно поглощал перепелок, то и дело прикладываясь к бокалу. Это был жующий и говорящий мирок, отгородившийся в этой зале с жарко пылающим камином от ужаса, царящего снаружи. Об убийствах говорить боялись, говорили о море, напавшем на овец, о свадьбе молодой хиреан Эдель, о том, что дамба на озере может прохудиться и не худо бы при гласить из столицы инженера… Бофранку стало неприятно. Он сделал большой глоток вина и громко, перебивая очередную тираду старосты, спросил:
– Кто был женихом убитой хиреан Эннарден?
Молчание обрушилось, словно трухлявый потолок.
5 
