180 
— Затем вы, как я погляжу, отдаете предпочтение моим лепешкам, а я вашему салу.
— Тоже верно.
— Наконец, больше яркого света и пищи по вкусу я ценю удовольствие, получаемое в приятной беседе.
— Вы, я вижу, весельчак, — сказал незнакомец с улыбкой.
— Да, я человек веселый, как все люди с пустой головой. Вот вы другое дело: в ваших глазах светится гений.
— Ах, что вы, сударь…
— Позвольте предложить вам один вопрос.
— Какой?
— Вы ученый, не правда ли?
— Нет, но, пожалуй, вроде того… Я писатель.
— Ну, вот видите! — вскрикнул д’Артаньян, радостно хлопая в ладоши. — Я не ошибся… Это чудесно.
— Почему же, сударь?
— Разве не счастье провести вечер в обществе писателя, и, может быть, знаменитого?
— Ну, положим, знаменитый — не совсем подходящее слово, — возразил незнакомец, покраснев.
— Скромен! О, как он скромен! — произнес в умилении д’Артаньян. — Скажите же мне названия ваших произведений, если не хотите сказать ваше имя.
— Меня зовут Жюпене, сударь, — сказал незнакомец.
— Прекрасное имя, — похвалил д’Артаньян, — мне кажется, что я слыхал его.
— Я пишу стихи, — произнес поэт.
— Значит, я читал их.
— Я написал трагедию.
— Значит, я ее видел.
Поэт опять покраснел:
— О нет, ведь мои стихи не были напечатаны.
— Так, значит, я помню ваше имя по трагедии.
— Вы также ошибаетесь, потому что актеры бургундского театра не захотели ее играть, — сказал поэт с гордой улыбкой, тайна которой известна только непризнанным талантам.
Д’Артаньян закусил губу.
— Итак, вы видите, сударь, — продолжал поэт, — что вы ошибаетесь на мой счет: вы не знаете меня и не могли ничего обо мне слышать.
— Вот что меня сбивает с толку: имя Жюпене звучит красиво и кажется мне достойным широкой известности, как имена Корнеля, Ротру или Гарнье[*]. Я все-таки надеюсь, сударь, что за десертом вы познакомите меня с вашей трагедией. Это будет для меня лучшее пирожное, черт возьми!.. Простите, сударь, у меня вырвалось бранное слово, которое часто повторяет мой господин. Иногда и я позволяю себе вставить это словцо, конечно, в его отсутствие. Правда, сударь, сидр этот очень плох? Вы согласны? И кувшин какой-то кривобокий, еле стоит на столе. Надо бы подложить под него что-нибудь.
— Погодите.
Поэт пошарил в кармане и достал продолговатый четырехугольный кусочек металла толщиной в строку, длиной дюйма в полтора. Но едва он вытащил его, как поспешил сунуть обратно, видимо, смущенный своей неосторожностью. Д’Артаньян заметил это: от него ничего не ускользало.
Он протянул руку к куску металла:
— Простите, вот интересная штука; можно посмотреть?
— Конечно, — ответил поэт, — но сколько вы ни будете рассматривать, вы все равно не поймете, для чего он предназначен, пока я не скажу.
Д’Артаньян заметил некоторое колебание в тоне поэта и поспешность, с какой он хотел спрятать обратно в карман кусок металла.
Он, по обыкновению, насторожился. Впрочем, несмотря на уверения Жюпене, он сразу же понял, что это такое.
— Вы догадываетесь, что это? — продолжал поэт.
— Нет, — ответил д’Артаньян, — право, не знаю.
— Так знайте, сударь, — сказал Жюпене, — этот кусок металла — буква типографского шрифта.
— Да что вы!
— Прописная буква…
— Скажите пожалуйста! — вскричал д’Артаньян, широко раскрыв глаза.
— Да, сударь, это Ж, начальная буква моего имени.
— Знаете, мне хочется сказать вам…
— Что?
— Нет, не стоит… Я хотел сказать глупость.
— Но почему же? — ответил Жюпене покровительственным тоном.
— Видите ли, я никак не могу понять, как из таких букв можно составить слово.
— Это вас интересует?
— Ужасно.
— Так вот, смотрите, сейчас я покажу вам эту штуку. Погодите минуту… Теперь смотрите внимательно.
Д’Артаньян с величайшим вниманием наблюдал, как Жюпене вытащил из кармана семь-восемь литер, но несколько меньшего размера.
— Ого-го! — воскликнул Д’Артаньян.
— Что такое?
— Да у вас в кармане целая типография! Черт возьми! Это в самом деле любопытно.
— Не правда ли?
— Сколько узнаёшь интересного, путешествуя!
— За ваше здоровье! — произнес обрадованный Жюпене.
— И за ваше здоровье, черт побери! Впрочем, этот отвратительный сидр недостоин человека, привыкшего утолять жажду из источника Иппокрены[*]. Ведь так, кажется, называете вы, поэты, источник вашего вдохновения?
180 
