Последние отзывы

  29  

Мазарини тотчас вспомнил, с каким вниманием король слушал его слова о Марии Манчини, и вообразил, что важное дело касается его племянницы. Поэтому лицо его немедленно прояснилось и приняло выражение крайней любезности. Эта перемена весьма обрадовала короля.

Он сел.

— Ваше величество, — обратился к нему Мазарини, — я должен был бы слушать вас стоя, но мучительная подагра…

— Что за церемонии между нами, любезный господин кардинал, — отвечал Людовик XIV ласково, — я ваш ученик, а не король, вы это хорошо знаете, — особенно сегодня вечером, потому что я пришел к вам как проситель, даже как проситель самый покорный, желающий быть принятым благосклонно.

Мазарини, заметив, что король покраснел, укрепился в своем предположении, что за этими ласковыми словами кроются любовные помыслы. На этот раз при всей своей догадливости хитрый политик ошибся: король покраснел не от порыва юношеской страсти, а от чувства унижения своей королевской гордости.

Как добрый дядюшка, Мазарини решился облегчить королю признание.

— Говорите, пожалуйста, и если вашему величеству угодно на минуту забыть, что я ваш подданный, если вам угодно назвать меня своим наставником и учителем, то позвольте и мне высказать всю свою преданную и нежную любовь к вам.

— Благодарю вас, господин кардинал, — продолжал король. — Впрочем, то, о чем я намерен просить вас, сущая безделица.

— Тем хуже, — возразил кардинал, — тем хуже, ваше величество. Я желал бы, чтобы вы попросили у меня чего-нибудь значительного, какой-нибудь жертвы… Но, впрочем, чего бы вы ни попросили у меня, я готов на все согласиться, чтобы угодить вам.

— Если так, вот в чем дело, — сказал король, сердце которого билось так же сильно, как сердце кардинала, — ко мне приехал брат мой, король Англии…

Мазарини привскочил на кровати, словно он прикоснулся к лейденской банке или вольтовой дуге. От изумления или, скорее, от разочарования лицо кардинала покрылось такой краской гнева, что Людовик при всей своей неопытности в дипломатии тотчас увидел, что министр надеялся услышать что-то совсем другое.

— Карл Второй! — вскричал Мазарини пронзительным голосом, с презрительною улыбкою. — Как! У вас в гостях Карл Второй!

— Да, король Карл Второй, — отвечал Людовик, подчеркивая принадлежавший внуку Генриха IV титул короля, который Мазарини пропустил. — Да, господин кардинал, этот несчастный король тронул мое сердце, рассказав мне о своих злоключениях. Он переживает страшные бедствия, господин кардинал. У меня тоже оспаривали престол, я тоже в дни волнений принужден был бежать из столицы, я познал несчастье, и мне трудно оставить без помощи брата, лишившегося всего и скрывающегося.

— Ах, — перебил кардинал с досадою, — отчего при нем нет какого-нибудь Мазарини, как при вас? Его корона была бы сохранена в неприкосновенности.

— Я знаю все, чем наш дом обязан вам, господин кардинал, — ответил молодой король гордо, — и верьте, я, со своей стороны, этого никогда не забуду. Именно потому, что мой брат, король английский, не имеет при своей особе такого могущественного гения, как тот, который спас меня, именно потому и хочу я доставить ему помощь этого гения, уверенный, что если ваша рука коснется его, она возвратит ему корону, которую он потерял в тот день, когда она упала к подножию эшафота его отца.

— Благодарю вас, ваше величество, за доброе мнение обо мне, — отвечал Мазарини, — но нам нечего делать там, где люди беснуются, отрицают бога и рубят головы своим королям. Они опасны, видите ли, очень опасны, и к ним противно прикоснуться с той минуты, как они забрызгали себя королевской кровью и грязью раздоров. Такой политики я никогда не любил и отстраняюсь от нее.

— Но вы можете помочь нам, создав ему иную.

— Какую?

— Например, восстановив Карла Второго.

— Боже мой! — воскликнул Мазарини. — Неужели несчастный король еще увлекается этой химерой?

— Разумеется, — возразил Людовик, испугавшись препятствий, который верный глаз его министра видел в этом предприятии. — Он просит для этого… не более… как миллион.

— Только-то! Один миллион, не больше! — насмешливо повторил Мазарини с итальянским акцентом. — Братец, всего-навсего миллиончик, братец! Какое-то семейство нищих!

— Монсеньор, — сказал Людовик XIV, подняв голову, — это семейство нищих — ветвь нашего дома.

  29