24 
Восьмидесяти долларов и четырех визитных карточек Минны оказалось достаточно, чтобы навсегда – или на столько времени, на сколько ему хотелось – превратить нас в младших работников фирмы «Двигатели Л amp;Л». Двадцать долларов и пиво были нашей обычной платой. Минна собирал нас время от времени, иногда предупредив об этом за день, а иногда и вовсе не предупреждая о предстоящей работе. Позднее, перейдя в среднюю школу, мы стали даже с некоторым нетерпением ждать приезда Минны и, вернувшись в «Сент-Винсент» после уроков, болтались в приютском дворе или в рекреационных залах, надеясь услышать низкий гул мотора его грузовичка. Работа была самой разной. Мы грузили товар (вроде картонных коробок из трейлера) в складские помещения, расположенные в подвалах с зарешеченными окнами вдоль Корт-стрит. То была теневая деятельность, где оптовые торговцы были тесно связаны между собой, а все сделки заключались за сигарой в подсобках магазинов. Иногда мы торопливо заносили целые контейнеры мебели в богатые дома без лифтов. Вот эта работа была вполне законной, как мне казалось, причем испуганные пары – владельцы мебели – опасались, что мы слишком молоды и неопытны для того, чтобы достаточно бережно обращаться с их вещами. Минна быстренько урезонивал их, напоминая, что подобные сомнения стоят денег. «Счетчик щелкает», – говорил он. (Разумеется, эта почасовая оплата никак не влияла на наше вознаграждение – нам выдавали по двадцатке независимо от того, торопились мы или нет. Мы торопились.) Мы протаскивали диваны через окна третьего этажа с помощью этакого самодельного подъемного устройства: Тони и Минна стояли на крыше, Гилберт и Дэнни принимали мебель в оконном проеме, а я на земле управлялся с веревками. Массивное фабричное здание под бруклинским концом моста Манхэттен, принадлежавшее приятелю Минны, которого мы никогда не видели, пострадало в огне, и мы помогали большинству его жителей выбраться наружу. Мы делали это за деньги, как это ни отвратительно звучит, и Минна очень торопился. Когда двое художников, по виду еще студентов, стали сетовать на наше грубое обращение с кипой полотен, небрежно сваленных пожарными на пол, он быстрыми шагами подошел к ним и сказал им все, что об этом думает; на этот раз нашим единственным счетчиком было его время и кредитоспособность его приятеля-клиента. В одно жаркое августовское утро мы встали в пять часов, чтобы собрать и установить деревянную сцену для оркестров, выступавших на «Атлантик Антик» – большой ежегодной ярмарке; вечером, в сумерках, мы опять работали, разбирая подмостки. Раскалившаяся за день на жарком солнце, улица была завалена рваными обертками, упаковками и смятыми одноразовыми стаканчиками. Подвыпившие покупатели все еще брели домой, когда мы молотками и каблуками собственных туфель разбивали кое-как сколоченные сосновые конструкции. Как-то раз мы вывалили всю электронику из выставочного зала в кузов грузовика Минны, для чего нам пришлось снять всю аппаратуру с торговых полок и витрин и повытащить провода из розеток. Мы даже телефоны с собой прихватили. Со стороны все это могло бы показаться дерзким грабежом, если бы Минна не стоял на пороге, попивая пиво и обмениваясь шуточками с человеком, который впустил нас и запер за нами ворота, когда мы выезжали с товаром. Минна со всеми здоровался, называл всех по именам, словом, держался по-свойски, да еще и нам подмигивал, чтобы мы вели себя так же. Но его клиенты всегда с опаской посматривали на нас, парней Минны, опасаясь, как бы мы не стянули чего-нибудь, когда они отвернутся. Некоторые пытались высмотреть, как мы воруем, чтобы упрекнуть нас в вероломстве, а при случае и сообщить об этом Минне, если потребуется прижать его по какой-то причине. Но мы ничего не таскали и вероломства не проявляли. Вместо этого мы смотрели им в глаза, надеясь смутить. И еще мы слушали, собирая информацию. Вот это и были уроки Минны: иногда он учил нас намеренно, а порой даже и не подозревая об этом.
Все это изменило нашу компанию. У нас появилось собственное «я», появилось что-то свое, кроме приюта. Мы стали меньше бояться внешнего мира, зато внутренний, приютский, стал нас пугать: приютские дети с другим цветом кожи почувствовали в наших привилегиях угрозу для себя и наказывали нас за это. С возрастом это неприятие стало усиливаться. Поэтому Тони, Гилберт, Дэнни и я старались забыть о том, в чем прежде не ладили, и крепили круговую поруку. Мы держались вместе и в приюте, и в «Саре Дж. Хейл» – нашей местной средней школе. Все воспитанники приюта «Сент-Винсент» должны были ходить туда – все, кроме тех немногих, обладавших талантами и честолюбием, кто желал посвятить себя изучению изобразительного искусства или музыки.
24 
