очень нудно 
42 
– Я.
– Адрес помнишь?
– Волоколамка, дом с маленькими балкончиками, девятиэтажный, напротив подземного перехода, визуально помню, подъезд два, квартиры не знаю, но старуха говорила, что живет на четвертом этаже.
– Квартиру вычислим с полпинка: самая облезлая дверь – голицынская. – Эдуард Петрович побарабанил пальцами по столу, пожевал нижнюю губу – раздумывал, в итоге принял решение: – Давай-ка отвези меня туда. Только «Линкольн» не бери, лучше что-нибудь поскромнее, «фордик», что ли… И свистни Тимоху с Панцырем, пусть тоже собираются. Все, через двадцать минут будь готов.
Шурик понимающе кивнул и быстрым шагом вышел из кабинета.
Анна
Адрес старухи Голицыной Аня нашла в ящике кухонного стола. На клетчатом листе, вырванном из школьной тетради, было написано: «Волоколамское шоссе, дом 10, кв. 86 – Вета». Сунув бумажку с адресом в задний карман джинсов, Аня выбежала из квартиры.
Добралась до «Сокола» за сорок пять минут. От метро доехала три остановки на трамвае. Нужный дом нашла сразу. Это было добротное каменное строение в девять этажей, из тех, в которые во времена развитого социализма селили военных в чинах и партийцев средней руки. Аня чудом справилась с кодовым замком на двери (ткнула наугад, оказалось верно), вошла в просторный холл. Поднялась на одном из двух лифтов на четвертый этаж.
Дверь квартиры восемьдесят шесть была, не в пример соседним, обшарпанной, хлипкой, с покосившимся номерком, даже коврик на полу поражал ветхостью. Аня аккуратно вытерла об него ноги, надеясь, что он не рассыплется под толстыми подошвами ее ботинок, и позвонила. Раздалась оглушительная птичья трель (в самый раз для глухой старухи – такой звонок не проигнорируешь), но никто не открыл. Подождав минуту, Аня позвонила еще раз.
К ее удивлению никаких звуков из-за двери не послышалось. Странно… Куда могла податься больная старуха на ночь глядя? В магазин, аптеку? Что-то не верится, что в такую темень и гололед Голицына рискнет выходить из дома…
Аня перестала терзать звонок – постучала. Никакого ответа. Только дверь, на которую девушка обрушила свой кулачок, неожиданно отошла. Открыто? Да, открыто – когда Аня толкнула дверь посильнее, та, повинуясь ее толчку, распахнулась настежь.
Сначала Аня ничего не увидела – в большой прихожей было темно. Но потом, когда глаза немного привыкли к мраку, она разглядела очертания мебели, двери в комнаты, большой мешок на полу, наверное, с картошкой. В квартире пахло любимыми духами Голицыной, а еще какой-то сушеной травой, подгоревшей картошкой, сыростью и… кровью.
Аня медленно подняла руку, щелкнула выключателем. Помещение осветилось тусклым желтым светом. Теперь можно было разглядеть не только очертания, но и сами предметы: шкаф, зеркало, висящий справа от него светильник в форме уличного фонаря, кресло под потертым пледом, оленьи рога над комнатной дверью… Еще стало ясно – то, что лежит в углу прихожей, не мешок с картошкой, а сама Лизавета Петровна.
Мертвая Лизавета Петровна!
И из ее груди торчит огромная деревянная рукоятка кухонного ножа.
Старуху убили! Зарезали!
Дежа вю! Дежа вю! Дежа вю! Дежа вю!
Боже! Еще одна старая женщина убита ножом… Только ее убили не в стиле ретро. Нет, эту зарезали по всем законам жанра «экшн». Жестоко, грязно!
Аня с ужасом разглядывала труп несчастной женщины. Он был не таким чистеньким, как бабусин. Тело Голицыной походило на месиво: залитое кровью, израненное, истерзанное. Было очевидно, что убийца сначала нанес старушке несколько ударов, а только потом всадил нож в сердце.
Как, оказывается, одуряюще, отвратительно, мерзко пахнет кровь!
Зажав нос рукой, Аня начала пятиться.
Перешагнув через порог, развернулась, толкнула свободной рукой дверь и, не медля ни секунды, помчалась вниз по лестнице – про лифт даже не вспомнила.
Она выбежала из подъезда, ничего не видя вокруг, пронеслась по тротуару. Свернула к шоссе. Добежав до подземного перехода, нырнула в него, но не пошла на другую сторону дороги к остановке, а опустилась на грязную ступеньку лестницы – ноги перестали ее держать. Ее трясло, руки были ледяными, как и ноги, и нос, только слезы горячими ручейками бежали по лицу, скатывались на шею и впитывались в пушистую шерсть шарфа.
За что? Этот вопрос бился в Аниной голове, как попавшая в паутину муха. За что убили бедную старуху? И почему именно сегодня?
Аня уткнула свой холодный нос в ладони и шмыгнула. И что ей теперь делать? Звонить в милицию? Да, конечно, поставить в известность стражей правопорядка просто необходимо, но пусть это сделает кто-то другой… Она ни за что не вернется в квартиру, умрет, но не вернется! И показаний давать она больше не будет – все равно сказать ей нечего, но менты так просто не отстанут. Прилипнут с вопросами, да еще скажут: «Что-то ты, девонька, слишком часто стала нам подбрасывать трупы убитых старух. Очень странно!» И будут правы, это чертовски странно, только Аня тут ни при чем…
42 
