110 
– Мне всё стало ясно, – сказала Унни Конгсбаккен напряжённо. – Я вошла в комнату к Асбьёрну. Он сидел за столом и писал, как обычно. Когда я швырнула на стол свитер, он пожал плечами, не отрываясь от писания. Хедвиг, сказала я. Это кровь Хедвиг? Он снова пожал плечами и продолжил писать. Я думала, что умру. У меня закружилась голова, я должна была опереться о стену, чтобы не упасть. Этот мальчик стал причиной несчётного числа моих бессонных ночей. Он всегда заставлял меня беспокоиться. Но я никогда, никогда…
Она стукнула кулаком по столу, Ингер Йоханне вздрогнула. Зазвенела посуда, и обеспокоенный официант подошёл ближе.
– …никогда не верила, что он способен на что-нибудь подобное! – закончила фразу Унни Конгсбаккен.
– Спасибо, нам ничего не нужно, – обратилась Ингер Йоханне к официанту. Тот постоял немного и удалился. – Что… Что он ответил?
– Ничего.
– Ничего?
– Да.
– Но… Он признался?
– Ему не в чем было признаваться, как оказалось.
– Боюсь, что теперь я…
– Я стояла в его комнате, прислонившись к стене. Аксель всё писал и писал. Сегодня я уже не помню, сколько мы так пробыли вместе. Наверное, около получаса. Такое чувство… словно я всё потеряла. Возможно, я спросила его ещё раз. Но он всё равно не ответил. Только всё писал и писал, словно меня вообще не было. Словно…
Теперь она действительно расплакалась. Слезы текли по щекам, она вытащила из рукава носовой платок.
– А потом пришёл Гайр. Я не слышала его шагов. Просто внезапно он оказался рядом со мной и уставился на свитер, который лежал на полу. Он начал плакать. «Я не хотел этого. Не хотел». Именно так он и сказал. Ему было восемнадцать, а он плакал как ребёнок. Асбьёрн прекратил писать и бросился на брата. «Заткнись! Заткнись!», – выкрикивал он.
– Гайр? Гайр сказал, что он этого не хотел, что он…
– Да, – ответила Унни Конгсбаккен и выпрямилась, осторожно утирая платком слёзы. – Но больше он ничего не успел сказать. В конце концов Асбьёрн довёл его до обморока.
– Но это значит, что… Я не совсем понимаю, что…
– Сложно было представить себе более доброго человека, чем Асбьёрн, – сказала Унни Конгсбаккен, теперь она успокоилась. – Асбьёрн был ласковым мальчиком. Всё, что он потом писал, всё это отвратительное, оскорбляющее… Богохульство. Всё это лишь слова. А в реальной жизни он был очень добрым человеком. И он очень любил своего брата.
Ингер Йоханне ощутила ком в горле и попыталась сглотнуть. Но сделать это оказалось непросто. Она хотела что-то сказать, но не находила слов.
– Это Гайр убил малышку Хедвиг, – сказала Унни Конгсбаккен. – Я в этом абсолютно уверена.
Команда спасателей сорок пять минут пыталась вытащить человека из синего «опеля». Его бедро было зажато искорёженной дверью. Левое глазное яблоко полностью отсутствовало, а из пустой глазницы свисал на щеку кровавый комок. Руль валялся в ста метрах от автомобиля, под ветвями придорожной ели; рулевой вал глубоко вошёл в живот пострадавшего.
– Он жив, – закричал один из спасателей. – Такая задница, а парень-то жив!
Примерно через час водитель синего «опеля» лежал на операционном столе. Его вид был ужасен, но он продолжал жить.
Лаффен Сёрнес, мёртвый, уставился пустыми глазами в небеса, наполовину выпав из окна угнанной «мазды-323». Молодой полицейский стоял, склонившись над ручьём, и плакал. Над местом аварии по-прежнему кружились три вертолёта, причём только один из них принадлежал полиции.
Благодаря этой трансляции рейтинг «ТВ2» приблизился к рекордной отметке.
Мимо больших окон «Гранд кафе» проходили люди. Некоторые шли по делам, другие просто гуляли, без всякой цели, у них было полно свободного времени, и Ингер Йоханне провожала их глазами. Она пыталась привести мысли в порядок. Унни Конгсбаккен поднялась и, извинившись, вышла из-за стола. Большая сумка из коричневой кожи с массивной железной пряжкой осталась на её стуле. Вероятно, она отправилась в туалет.
Ингер Йоханне чувствовала себя выжатой как лимон.
Она попыталась представить себе Гайра Конгсбаккена. Его лицо полностью стёрлось из памяти, и, хотя прошло меньше суток с их встречи, она вспомнила лишь то, что он ей очень не понравился. Коренастый и грузный, как и его родители. Она вспомнила запах дерева и воска для пола. Представила себе неопределённый костюм, а вот лицо адвоката осталось лишь размытым пятном в её памяти.
110 
