очень нудно 
38 
Она не хотела ни видеть, ни слышать ничего, не хотела ни о чем думать и даже не хотела, чтобы произошло что-то еще, — только бы подольше оставаться в объятиях сильных рук. Они сидели так, близко-преблизко. Ее губы легко касались его губ, пробуя их, нерешительно, на краткие мгновения. Словно кто-то стучался в дом — есть кто-нибудь? Это я, Ильдирим. Вообще-то я не очень опасная. Раздался тихий стон, она даже не заметила, что издала его.
Затем она, наконец, —
словно давно ждала,
сомневалась,
отказывалась от самой мысли об этом, тосковала, — все-таки решилась и поцеловала Тойера.
Самозабвенно, с чмоканьем, поцеловала, отпрянула и, сгорая от жажды, в отчаянии посмотрела на него. Тут настал его черед, и Ильдирим, оперируя остатками синтаксиса в своем затуманенном мозгу, невольно призналась себе, что Тойер целовался нежней, чем она. Так они целовали друг друга и смеялись. Потом она встала, надула непривычно раскрасневшиеся щеки. Проговорила, повернувшись к стене:
— У нас еще есть время. Я не сказала, когда вернусь на работу.
Не оборачиваясь, вышла из кухни, стягивая на ходу пуловер. Тойер, словно по рельсам, покатился вдогонку. Его мозг буравила мысль: «Мои проблемы от этого не уменьшатся», — совесть-комарик, слишком мелкий.
Опустив голову, он шел по ее следам: туфля, туфля, юбка, колготки. Напоследок, уже стоя у кровати, она сняла бюстгальтер. Больше на ней ничего не осталось. Тойер долго сражался со своей одеждой и казался себе апельсином, которому пришлось чистить самого себя. Потом стоял, раздевшись, в метре за ней и глядел через ее голову в окно, на внутренний двор. На чьем-то ржавом балконе висело белье. Зачем-то он стал пересчитывать это белье. Ильдирим шагнула назад, их тела соприкоснулись, чуть-чуть. Она наклонилась, сорвала покрывало со своей огромной кровати, взяла Тойера за руку.
— Иди сюда, — тихо сказала она. Ее голос звучал ниже обычного, но, поскольку Тойер молчал, говорить пришлось ей. Он забрался следом за ней под одеяло, она повернулась и обвила его руками и ногами, забарабанила пятками по его лодыжкам.
— Я тоже считаю, — прохрипел комиссар, — что нам пора перейти на «ты».
Нельзя сказать, что у них все получилось идеально. Сначала инициатива принадлежала ему, потом перешла к ней. В конце концов они лежали в постели обессилевшие, обняв друг друга, и то, что за стенами бушевало раннее лето, их не касалось. С таким же результатом на город могли бы наползать кучевые облака. Они еще составляли вместе некий отдельный мир, но первая же фраза его бы расколола. Тойер сонно размышлял — не для того ли люди женятся, чтобы фразы не раскалывали хрупкий общий мир мужчины и женщины. Вероятно, так оно и было, и плата за это оказывалась не слишком высокой.
— Мне симпатична твоя подруга, — с грустью проговорила Ильдирим. — Я не просто так говорю. Мне она в самом деле нравится.
— А мне нравишься ты, — услышал свой голос Тойер. — Не знаю, что будет с нами дальше, но ты мне нравишься.
Ильдирим улыбнулась ему, как девочка. Как тогда, когда они праздновали победу в деле Тернера.
— Ты мне тоже. Честно, ты мне тоже нравишься. Абсолютно. Я люблю тебя или типа того. Черт побери.
Она закрыла глаза, в демонстративном отчаянии покачала головой и что-то произнесла по-турецки.
— Что это значит? — поинтересовался комиссар, в глубине души опасаясь, что это имеет отношение к его животу.
— Что-то типа «проблемы», но гораздо некрасивей, — ответила она и решительным движением соскочила с кровати. — Вообще-то в переводе это значит «хлебать дерьмо». — Ей понадобилось в туалет.
Для нее не составило проблемы пройти голышом через комнату, но когда она увидела в зеркале свою грудь и обнаружила на ней след от засоса, ей стало стыдно. Еще ее рассердило то, что она стыдится. Рассердившись, она обрела свое нормальное состояние. Что приготовить для Бабетты? Нет, они сходят куда-нибудь в ресторан; в конце концов, должны же они отпраздновать победу. Ведь эта победа стала главным событием всего дня. Ильдирим пыталась убедить себя, что так оно и есть, и едва не забыла спустить воду в туалете.
Когда она вернулась в спальню, комиссар спал. Она взглянула на часы — только час дня, до трех еще оставалось время. Она поставила будильник на начало третьего, легла рядом с Тойером, завернулась в одеяло и закрыла глаза.
Обоим приснились медведи.
38 
