Последние отзывы

  71  

Только мать Егора неприкаянно сидела, совсем не пила и жалостливо смотрела на осчастливленного сына. Ночевать Михей задумал у себя на хуторе. Опасался за оставленное хозяйство. Тяжело встал от стола и промолвил, дождавшись тишины:

— Думаю так, Харитон… Церкви тута нету, в Харбине потом обвенчаем по православному. А счас мы сами себе попы. С этого дня считаем их мужем и женой. Марфа! Одевайсь, приданое своё собери и поехали домой. Егор, айда! Будя гульбанить.

Якимов было взъерепенился, поняв окончательно, что дело принимает нешутейный оборот, дочь пропита напрочь, но Марфа уже потрошила свой сундук, вязала узлы, а братья выносили их и грузили на чужой тарантас, падая спьяну и матерясь на чём свет стоит.

У будки взвякивала весело цепь. Байкал, вовсе позабыв злую службу, игрался с вертлявой сучкой, припадая на передние лапы и жалобно поскуливая, когда она убегала на недосягаемое расстояние.

Верка, поджав хвост к брюху, шельмой носилась вокруг, взвизгивая и больно покусывая безответного ухажёра. Пьяный тесть гыркнул смехом и облапил Егора.

— Коль Марфу забираешь, собаку мне оставь… баш на баш… сучку на сучку меняю. Хо-хо-хо, — затрясся мелким смехом, — будем совместно приплод разводить, го-го-го. Ополоумел Байкал от ней, ты глянь, так и вьётся кругом. А она выпендривается… Да-а… Марфуша, объегорили меня Быковы… Умыкнули тебя…

Дочь зло и угрюмо покосилась на пьяного отца, подхватила нежданного мужа под руку и уверенно повела за ворота. Там распрощались с хозяевами и уселись на повозку.

Егор упивался тем, что не куражилась более строптивая Марфа, только змеилась по губам её какая-то невесёлая усмешка. И ещё приметил Егор, что мать сторонилась невестки.

Домой возвращались с песнями, разнаряженная Марфа умела ладила свой обволакивающий голос, помогая казакам; не таясь свекрови, а может, и нарочно обнимала за шею Егора и лезла целоваться. Разудало взвизгивала, тормошила его и вертелась. Мать не стерпела, осадила её неуместный пыл.

— Будет тебе миловаться, срамно глядеть.

— Не понукай меня, ай завидки берут? — залилась Марфа смехом. — Мой он теперь, чё хочу, то и ворочу.

— Марфа! Мать обижать не дозволю, — отстранился и помрачнел Егор, — она и так согнулась от обид. Миром живите. Вот мой указ.

— Ух, ты-ы… ещё не жили с тобой, не венчаны, а уж взялся указывать! Мне домой недолго спрыгнуть.

— Сиди! — обернулся Михей. — Отпрыгалась, девка… я те так прыгну, и костей потом не соберёшь. Дело Егор гутарит, миром живите. Но-о! Но-о, пошли-и…

Она сразу притихла, пригорюнилась: нервно крутила пальцами кисти платка, загнанно оглядывалась назад, словно ожидала, что прискачет следом отец с братьями и увезут назад.

В дом вошла настороженно, холодно отстранив кинувшуюся к ней Ольку, осмотрелась кругом при свете лампы и устало, по-бабьи уронив руки на подол, присела на лавку.

Спать молодых положили в горнице на родительской кровати с никелированными набалдашниками по спинкам. Марфа и там ещё озиралась, не веря в своё замужество, поглядывала на суетившегося Егора и всё усмехалась.

Потом, при свете лампы, стала раздеваться. Егор в смущении пригасил фитиль и несмело обнял тёплую, податливую невесту. Она, дурачась, больно укусила его за ухо и улеглась.

От её неистово-жадных ласк ещё не окрепший Егор впал в дурманящее забытьё. Скупо припомнились недавние тяготы в заваленной снегами и промерзшей тайге. Веки клеились сном.

Марфа тормошила его и что-то шептала на ухо, но слова вязли в завалах буреломья. Откуда-то издали призывно тёк лай Верки по стоячему зверю. Над ручьём клонился с лотком Игнатий.

Зима лихо катилась к рождеству, Марфа, быстро освоившись в невестках, помогала в домашних делах разбитой долголетней усталостью свекрови. Егор остыл от первой радости женитьбы и занимался привычной работой.

Но, вдруг, стал подмечать за собой, что постоянно тоскует по Якутии. Страшные испытания забывались, вспоминались лишь пьянящие моменты охот, рыбалок, добычи золота. Хотелось услыхать благодушный говорок Игнатия Парфёнова, увидать диковатую Лушку, ощутить в руках тяжесть лотка.

Он бессонно ворочался ночами в жарко натопленной горнице, изнывал от холодноватой назойливости любвеобильной жены, всё чаще уходил к Верке и подолгу сидел с ней на ступеньках крыльца. Разговаривал с собакой, делясь с ней своими думами.

  71