очень нудно 
100 
Мать села в плетеное кресло. На столике под конусом света настольной лампы лежало вышивание. Игла была воткнута в материю под углом 45 градусов. Рядом, поверх любовного романа, лежали очки. Дана тяжело опустилась на подушки кресла. От этого движения сильно кольнуло в боку, и она поморщилась.
Мать тут же привстала:
— Тебе больно. Давай я позову Джека Портера!
Дана предостерегающе подняла руку:
— Я прекрасно себя чувствую, мама.
Мать опять откинулась на спинку кресла. Наступило продолжительное молчание. Потом мать взглянула мимо нее за окно в сумеречный сад:
— Я любила сидеть на веранде, глядя, как вы с Джеймсом играете там на деревьях. Помнишь, как отец построил вам с Джеймсом шалаш?
— Он заказал его, мама. Не построил.
Большим пальцем Кейти Хилл потерла старческое пятно, выступившее на тыльной стороне ее правой руки.
— Вы несколько раз там даже засыпали.
Дана покачала головой:
— Почти засыпали. Но всякий раз, когда темнело, мы пользовались любым предлогом, чтобы спуститься и со всех ног ринуться к дому. — Она засмеялась. — Последний отрезок пути через лужайку к задней двери семилетнему ребенку казался особенно страшным. — Она взглянула на мать долгим взглядом. — Но ты всегда оказывалась дома, ждала нас с чашками горячего шоколада и печеньем. Ты всегда была рядом, мама. — Она сглотнула подступившие слезы.
Мать взяла вышивание и принялась за работу, выполняя первые стежки еще неясного узора.
— Отец хотел видеть свою дочь кисейной барышней. А ты была сорванцом.
— Долго ты знала об отце, мама? — У Даны были годы, чтобы обдумать, как подвести разговор к этому вопросу. Но она так и не придумала, с чего начать. Сейчас она задала вопрос в лоб.
Иголка замерла. Взгляд матери сосредоточился на другом пятне — на паркете. Лицо ее покрыли хмурые морщины. Она закусила нижнюю губу — еще одна из ее привычек. Кикер перестал лущить семечки и издал резкий крик.
— Я выросла, мама, и о папе мне известно.
— Знаю. Ты выросла, и выросла красавицей, Дана. — Мать помолчала, и во время этой паузы игла опять начала сновать туда-сюда.
— С самого начала. Я знала все с самого начала.
— Но почему?
Мать вздохнула и пожала плечами:
— Думаю, что после моей операции он потерял ко мне интерес как к женщине.
Дана почувствовала, что в ней закипают слезы. Со временем и сопоставив запомнившиеся факты, то, что происходило в те годы, пока длился отцовский роман и когда именно это происходило, она начала подозревать, что все это было как-то связано с операцией, которую перенесла мать, но услышать сейчас это из ее собственных уст оказалось мучительно.
— Он сам это тебе сказал?
Мать покачала головой:
— Нет, ничего подобного он не говорил. Он же не был мерзавцем, Дана, но… женщины чувствуют такие вещи. — Она покрутила обручальное кольцо на пальце. — Раньше он любовался мной. Любил глядеть, когда я раздевалась. Говорил, что у меня роскошная фигура. А после операции… — Она покачала головой. — Мне не хочется, чтобы ты плохо думала об отце, Дана.
— Он умер, мама. А потом, я и без того плохо о нем думаю.
— Дана…
— Как я к нему отношусь, меня больше не волнует. Отца нет. И Джеймса тоже. Ты — это все, что у меня осталось. На всем свете. Нас осталось только трое — ты, я и Молли. — Она заплакала. — Грант изменяет мне. — Дана закусила нижнюю губу, чувствуя, как ее охватывает волна горечи и гнева. — Почему ты даже слова ему не сказала, мама? Почему спускала ему все, позволяла так с тобой обращаться? — И спрашивая так, она понимала, что спрашивает и себя тоже.
Когда мать заговорила, в словах ее теперь было больше прямоты и твердости — ведь обращала она их дочери, а не себе самой:
— Наверное, поначалу я обвиняла во всем себя. Я стала калекой, у меня сняли грудь. На теле у меня был шрам. Разве может он чувствовать ко мне влечение? Да и другие мужчины тоже? Мне казалось, что я перестала быть женщиной. Долгое время я мучилась жалостью к себе.
Дана мотнула головой:
— Но, мама…
— И наверное, ты понимаешь, почему я вела себя так, а не иначе.
— Ради меня и Джеймса, — сказала Дана, думая о Молли и о том, почему она сама так долго терпела поведение Гранта.
— Я вела себя так ради того, чтобы у тебя и твоего брата был отец, который каждый вечер приходит домой, который любит вас. Я хотела, чтобы у вас была семья. Чтобы в школе вас не считали детьми разведенных родителей.
100 
