очень нудно 
52 
Вдали показался оранжевый на синем шар автостанции. Вовремя, ничего не скажешь — спазмы в животе стали совсем уж нестерпимыми. Слава, хрен его, господу и сыну его!
Он свернул на выезд, дождался сигнала светофора и, газанув, махнул через развилку. Похоже, знак автостанции запустил все его внутренние механизмы, как зажженная лампочка запускает выделение слюны у собаки Павлова. В животе так забурлило, что результата ждать, видно, не придется. Он подъехал под навес к колонкам автозаправки и ткнул Блески кулаком в запрокинутое горло:
— Просыпайся!
Она икнула, словно в рот ей залетела муха, села, откашливаясь; от выпитого пива ее, очевидно, мутило.
— Чего тебе? — досадливо сказала она.
Он вытащил из кармана валявшейся на сиденье куртки пачку денег и протянул ей двадцатидолларовую бумажку.
— Залей бак и купи чего-нибудь пожрать. А мне невтерпеж.
Блески огляделась:
— Не хочу я есть в этой забегаловке, Маршалл. Почему бы не потратить немного денег, если у тебя от них карман лопается? Сходили бы в ресторан раз в жизни, что ли. А вообще, как это ты раздобыл такую кучу денег?
— Тебя не касается. А здесь мы просто перекусим. И возьми для меня молока. С животом черт-те что делается.
— Это горничная тебя так напугала, что у тебя кишки дрожат?
Он подпихнул ее к дверце, кинув ей на колени двадцать долларов. Болтать ему было недосуг.
— Делай что велел.
Блески смяла купюру и, распахнув дверцу, сильно ею хлопнула.
— Идиот несчастный!
Следом за ней Коул пересек щебеночно-асфальтовую площадку перед маленьким магазинчиком. Она толкнула стеклянную дверь и отпустила ее за собой, чуть не сбив его с ног, отчего он ткнулся ей в затылок. Вид у служителя был как у подростка в пубертатном периоде — из-под форменной шапочки торчали оранжевые, как шар на дороге, вихры волос. Лицо все в прыщах. Верхнюю губу украшал розоватый пушок усиков.
— Туалет где? — бросил Коул.
— Через заднюю дверь сбоку. — Парень нырнул под прилавок и передал Коулу ключ с привязанной к нему гигантской деревянной биркой. — А то клиенты забывают вернуть, — пояснил он.
Обойдя Блески, Коул схватил с полки газету и бросился назад через стеклянную дверь.
— Она заплатит, — уронил он. — И еще шесть бутылок «Буда» прикупи.
Блески показала ему фигу и оперлась на прилавок, чувствуя, как подступает тошнота. Парень надвинул свою шапку низко на лоб, но даже и так было видно, что он пялится на ее груди, а вернее, соски: обдуваемые кондиционером, они стали проглядывать сквозь футболку. Она легонько хлопнула его по щеке, и он быстро отвел взгляд.
— У какого вы насоса? — спросил он, уставившись теперь на клавиатуру кассового компьютера и занося над ней руку. Его щеки по розовости сравнялись с усами.
— Там других машин что-то не видно.
Парень опять зыркнул на ее соски.
— Насосов три — обычный, безиндикаторный и для высшего сорта. Каким сосать желаете?
— Это смотря кто сосать будет. — Блески перегнулась через прилавок. — Я-то всегда стараюсь сосать высший сорт, но вот беда — мне-то не всегда подобное достается. Так что кто этим заниматься будет — вы или я?
Лицо парня полыхнуло алым, подобно сигналу светофора.
— У нас самообслуживание, — буркнул он, чем немало позабавил Блески.
— Жаль. Лицо у вас такое, что сразу видно — сосете классно. — И вильнув бедром, она достала из кармана и вручила ему двадцать долларов.
— Сколько вам?
Она сунула в рот кончик пальца.
— На полную катушку, — сказала она и заглотала палец по самое основание.
Парень чуть не поперхнулся.
— Я не пробиваю двадцать долларов, подожду, пока заправитесь, — пробормотал он.
Пройдясь между полок, она взяла упаковку с шестью бутылками пива, коробку донатов, пакетик картофельных чипсов, литровую бутыль кока-колы и вывалила все это на прилавок.
— И еще достань-ка мне пачку «Мальборо», — сказала она.
Она пошла к выходу, потом, улыбнувшись какой-то мысли, оглянулась и, сделав шаг назад, приподняла футболку, обнажив груди.
— Хорошо здесь, прохладно… — сказала она, обмахиваясь. — Благодать!
Коул влетел в кабинку. Он не стал возиться с целлофановыми обертками для стульчака, а поспешил спустить штаны, пока не поздно. Он сел и стал листать газету, приговаривая:
— Бред собачий… бред собачий.
Он так и не выяснил, выиграл «Маринер» или проиграл. Увидев мелькнувшее на экране лицо того блондина, он слишком разнервничался и мог только одно — кружить по комнате. Лишь после дополнительных четырех бутылок он смог взять себя в руки. Он, Коул, конечно, в университетах не обучался, разве что школу кончил, и, однако, парень этот с самого начала ему не понравился. Очень ему не по вкусу все это пришлось, боязно было до чертиков — нюх у него на такие вещи, чуял он неладное. Но Кинг-то его и слушать не хотел. Заявил, что Коул — дерьмо, а он мозг всей операции и отвечает за все. И что теперь? Кто оказался дерьмом, если не Ларри? Да он с самого начала все портил. Невезучий он был, невезучий, и все тут. За что ни брался, все шло наперекосяк. Язык подвешен, а посмотреть — так простой неудачник. Ну вот и шлепнули сукиного сына, а он, Коул, пока жив-здоров. Кинг отправится в яму в сырой земле, в то время как Коул отправится домой. Так кто же, спрашивается, мозг операции, а, Ларри? А кто теперь неудачник?
52 
