2 
По дороге Бенет задала вопрос об отце.
— Он в порядке. Что с ним сделается? Шлет тебе привет.
— Тебе нравится Испания?
— Мне все равно, где жить, но папе с его астмой это, кажется, подходит. Уже три года у него не было приступов. Ну и я, соответственно, себя чувствую лучше.
Мопса говорила о разделении семьи так, будто астма отца была тому причиной. Она беспечно улыбнулась, словно ее недуг был сродни легкой форме астмы. Она ворковала точь-в-точь, как ее соседки по Эджвэру, как, например, миссис Фентон — бодрая, словоохотливая домохозяйка.
— Я считаю, что являться сюда на все эти тесты — сплошная нелепица, пустая трата времени и денег. Я убеждала врачей, что со мной сейчас все нормально, но они говорят, будто вреда это не принесет, и почему бы не устроить себе маленькие каникулы и не сменить обстановку. От каникул я, честно говоря, устала, когда они так долго тянутся, но вот сменить обстановку не помешало бы. Надеюсь, мы поедем на метро. Должно быть, прошло лет семь или восемь, как я не спускалась туда.
— Я на машине, — сухо оборвала болтовню матери Бенет.
В юности она неустанно внушала себе, что не должна ненавидеть мать, но подобные уговоры редко приводили к желаемому результату. Мать неизлечимо больна, и помочь ей Бенет ничем не может. Она испытывала жалость к безумной женщине, прощала все, что в силах была простить, но не хотела находиться рядом с ней.
Поступив в университет, Бенет твердо решила не возвращаться домой никогда, разве только на короткие праздничные дни. И следовала этому решению неукоснительно. Когда отец достиг пенсионного возраста и ушел от дел, они с матерью купили себе маленький домик в Испании близ Марбеллы.
Южное солнце покрыло лицо и руки Мопсы загаром. Рядом со смуглой бабушкой Джеймс выглядел бледной северной былинкой.
— Он у тебя здорово простужен, — заметила Мопса, когда малыш снова расхныкался и зашмыгал носом. — Незачем было вытаскивать его на улицу в такую мерзкую погоду.
— Мне не с кем его оставить. Ты же знаешь, что мы только что переехали на новое место.
На заднем сиденье машины располагалось специальное детское креслице, в котором Джеймс обычно чувствовал себя комфортно. Бенет усадила и пристегнула малыша, а вещи Мопсы поместила в багажник. Она бы предпочла, чтобы мать уселась сзади рядом с Джеймсом, но та уже заняла соседнее с водительским место, накинула ремень безопасности, защелкнула пряжку и степенно сложила на коленях руки в черных перчатках из грубой кожи. До нее, видимо, даже не дошло, что бабушке стоило обратить на внука хоть какое-то внимание, произнести пару ласковых фраз. Он выглядел таким несчастным и одиноким там, позади, чихая и жалобно похныкивая. Бенет, ведя машину, заговаривала с ним иногда, указывая на то, что могло его заинтересовать, — собак, причудливо одетых прохожих, яркие витрины, но вскоре она поняла, что Мопсу это раздражает.
Мать желала говорить только о своих проблемах и планах, об Испании и о том, что она собирается делать в Лондоне. Никогда раньше Бенет не приходило в голову, что излеченные от душевной болезни люди совсем необязательно, как это принято считать, превращаются в личности, освобожденные от прежних пороков. Их эгоизм, их способность взрываться злобой по самому пустяковому поводу и прочие малоприятные качества характера остаются при них, и лишь слегка сглаживаются, прячась за внешне нормальным поведением.
Впрочем, так и должно быть, удивляться тут нечему. Ведь лечат болезнь, а не создают новых идеальных людей. В самом нормальном мозгу может таиться столько же мерзости, сколько и в больном. Впрочем, как и возвышенных мыслей, доброты и обаяния. Возможно, беда Мопсы заключалась в том, что под коркой ее безумия, едва она была удалена, обнаружилась самая крайняя форма эгоцентризма, вера в то, что весь мир создан ради нее и вокруг нее вращается.
Дом в Хэмпстеде, в Долине Покоя, куда они сейчас направлялись, еще не стал для Бенет тем пристанищем, где можно обрести тепло и уют. Она поселилась в нем всего лишь три дня назад, и все казалось ей там чужим. Требовались большие усилия воли, чтобы как-то начать его обживать.
Машина плавно скользнула в узкий проход меж высоких, поросших смешанным лесом насыпей, ведущий к обширной поляне, расположенной на полуострове, омываемом тихими водами сразу двух притоков Темзы.
Половину своей сознательной жизни, с того дня, когда Бенет с друзьями попала сюда на праздник, устраиваемый ежегодно в августе в день Святого Варфоломея, она мечтала жить именно здесь. Потом пространство это стали застраивать, и ее мечта вполне могла осуществиться, что и произошло в конце концов. Правда, Мопса оставалась в неведении по поводу дочерних планов.
2 
