25

Глина сыпалась на макушку Слоуна, а оттуда — за воротник рубашки. Прижав к груди подбородок и закрыв глаза, он переждал эту мини-лавину. Он приник к камню футах в двадцати пяти от вершины. Мужчина находился над ним и шел по самой кромке. Прибой с грохотом бился о берег, отщипывая от него кусочки известняка и скальной породы, он грохотал, как гигантский молот, но верхняя часть скалы оставалась сухой, нависая над берегом, как резцы неправильного прикуса. Это да еще густой туман стали спасением для Слоуна. Даже если мужчина ляжет на живот, чтобы заглянуть за край скалы, Слоуна он не увидит. Всякий на его месте решил бы, что Слоун либо рискнул спасаться вплавь в ледяной тихоокеанской воде, либо ухитрился ускользнуть от него и кануть в темноту. Но тут же возникал вопрос: как долго сможет мужчина выжидать, дабы в этом удостовериться? Висеть так целую вечность Слоун был не в состоянии. Лодыжку жгло ледяным огнем, а мускулы рук и ног, уже не столь крепкие и выносливые, как раньше, когда он регулярно лазил по скалам, начали подергиваться — первый признак усталости. Он может сорваться. Слоун постарался перенести тяжесть тела и ухватиться по-другому, касаясь каменной стены лишь в трех точках. Пот, смешиваясь с соленой океанской влагой, заливал глаза; глаза щипало.

Опять посыпалась глина.

И даже если выдержат его руки и ноги, нет гарантии, что не рухнет выступ. Скала, за которую он ухватился, вся в трещинах и крошится, как мел. Упорство океана когда-нибудь обрушит скалу, и случится это внезапно — известняк, как известно, камень непрочный. По телевидению не раз показывали душераздирающие сцены, как усадьбы сползают в океан за несколько секунд.

Слоун про себя отсчитывал секунды: к этому фокусу он прибегал, когда хотел сосредоточиться. Семь минут — такой срок он себе положил, чтобы продержаться и еще сохранить силы для карабканья вверх. В темноте, с больной лодыжкой, под вой ветра, застыв от ледяной сырости, карабкаться будет нелегко. Ему придется проверять каждый выступ, прежде чем ухватиться за него или ступить всей тяжестью. Возможные последствия ошибки таковы, что уж лучше не торопиться.

Он ухватился за ветку, нащупал выемку для ноги, проверил ее и сделал шаг. Выемка осыпалась — правая нога его зависла. Он болтал ею в воздухе, ища стену, пока не нашел новую опору. Секундная передышка. Сердце бешено билось о грудную клетку. Снизу доносился ритмичный шелест волн — океан тяжко дышал прибоем: вдох-выдох, так дышит в трубку респиратора умирающий.

Перенеся тяжесть тела, Слоун уцепился за другой выступ и сделал шаг вверх. Лодыжка пульсировала, но он заставлял себя не обращать на это внимания — собранный, сосредоточенный, как шахматист, на два-три хода опередивший соперника. Пути к отступлению не было.

По прошествии двадцати минут он добрался до кромки обрыва. Если он ошибся и мужчина все еще там, Слоун пропал. Секунду выждав, он подтянулся повыше, боясь, что вот сейчас пальцы его придавит мужской ботинок и он полетит вниз, в туманную мглистую пену. Но ботинка не появилось, и он высунул голову над краем и подтянулся, стараясь держаться поближе к земле. Он вглядывался во мрак, в туманную ветреную мглу в поисках чего-нибудь необычного. Не обнаружив такового, он поднялся в полный рост, хромая, направился к дому и, пройдя по проходу, очутился под автомобильным навесом, откуда была видна крытая гравием парковочная площадка.

Фургон исчез.

Его мысли обратились к Мельде.

Почему ее нет дома? Если, вернувшись с лотереи, она застала там разгром, единственным, к кому она могла кинуться, был Слоун.

  49