139 
— Слишком поздно. Ты уже любишь меня или наконец полюбила. Ведь именно поэтому ты так испугалась за меня, правда? Ты подумала, что потеряешь меня, и чертовски испугалась.
— Ты не можешь знать, что именно я чувствовала.
— Могу. Потому что я чувствовал то же самое.
— Любовь не предполагает боль.
— Я люблю тебя, моя дорогая.
— Ты ошибаешься. Мы с тобой слишком разные. Просто ты на какое-то время потерял голову. Это всего лишь увлечение. Но я никогда не забуду тебя, — прошептала она.
Он засмеялся:
— Мы ведь собираемся остаток жизни прожить вместе. Разумеется, ты меня не забудешь.
— Я уезжаю.
— Я поеду за тобой.
— Ты хочешь мирной и спокойной жизни, а мне нравятся приключения.
— Мы соединим наши желания и найдем что-то среднее. По щекам Женевьев снова покатились слезы.
— Мистер Нортон, позвольте мне уйти. Я хочу уехать в дилижансе.
— Шериф вышел. А я не выпущу тебя отсюда до тех пор, пока ты не пообещаешь выйти за меня замуж. Мы проведем медовый месяц в Париже, а потом вернемся домой. Я хочу состариться рядом с тобой, Женевьев.
Она схватилась за решетку. Адам накрыл ее руки своими.
— Это — настоящее приключение, — протянул он. — Ты сможешь рассказывать нашим детям, как их отец запер мать в тюрьме.
Искорки в его глазах гипнотизировали ее. Она смотрела на него с удивлением. Неужели он действительно любит ее?
— Нашим детям? — прошептала она.
— Да, — ответил он. — У нас будет много детей, Женевьев, и, по воле Господа, каждый из них будет такой же предприимчивый, как ты. Ты ведь любишь меня, дорогая?
— Я люблю тебя! Я всегда любила тебя.
Адам открыл дверь и обнял ее. Он поцеловал ее долгим и страстным поцелуем, а когда поднял голову и посмотрел ей в глаза, увидел в них любовь.
— Ты мужчина моей мечты, Адам!..
Он улыбнулся:
— И ты, моя любовь. Ты мое самое большое приключение в жизни.
Эпилог
Дэниел Райан был свидетелем на свадьбе, а шерифу Нортону была предоставлена честь сопровождать Женевьев в небольшую церковь в предместье Миддлтона. Она была в белом льняном платье, которое ее мать сшила за год до смерти, а в руках держала прелестный букет красных роз.
После окончания церемонии они уехали из Миддлтона, чтобы провести первую брачную ночь в гостинице Пикермана. Адам испытывал особую нежность к городку Грэмби, а городок питал нежность к его жене. Все здесь называли ее Руби Лейт, и после множества попыток объясниться она наконец, стала отзываться на это имя.
…Женевьев сильно волновалась — обычное состояние новобрачной. Ее халатик был застегнут до самой шеи и туго завязан поясом. Взглянув на лицо молодой жены, Адам подумал, что проще будет ворваться в американский монетный двор, чем раздеть ее.
Он закрыл дверь спальни и прислонился к ней. Женевьев отошла к дальнему краю двуспальной кровати и оттуда робко посмотрела на мужа.
— Хочешь посмеяться?
— Над чем?
— Я до смерти боюсь.
— Я заметил, — ласково улыбаясь, сказал он. Она сделала шаг в его сторону.
— А ты совсем не волнуешься, правда?
— Слегка. Мне не хотелось бы обидеть тебя.
— О…
От его взгляда она совсем ослабела. Ее сердце бешено колотилось, и она с трудом дышала. Любовь к Адаму просто убивает ее. От этой мысли она улыбнулась.
— Ты хочешь сейчас в постель? — спросил он.
— Иди ты первый, — прошептала она. — Я приду чуть позже.
Адам попробовал удержаться от улыбки.
— Дорогая, я ведь спрашиваю о тебе. Она почувствовала, что краснеет.
— Ты, кажется, собираешься отказаться от награды за поимку Эзекиела?
Перемена темы не сбила его с мысли.
— Сначала я вообще об этом не думал. Но как только шериф Нортон сказал тебе об очередном несчастном семействе, я подумал, что ты непременно отказалась бы от денег в их пользу. Ну вот я и решил… У тебя очень доброе сердце, Женевьев Клейборн. Неудивительно, что я люблю тебя так сильно.
Она наблюдала, как Адам снимает рубашку, потом наклоняется, чтобы сиять ботинки и носки. Он все еще стоял у двери, и Женевьев вдруг поняла, что он хочет, чтобы она сама пришла к нему, когда будет готова.
— Разве не приятно, что мистер Стипл прислал шампанского?
— Да, конечно, — согласился Адам. — Он и Пикерман уже планируют твое выступление. Они хотят, чтобы ты снова пела.
— Но ведь я заставила всех плакать.
— Они надеются, что ты не станешь петь церковные песни.
139 
