очень нудно 
22 
- Что с тобой?! Орал как резаный, — прошептал сержант. Чуть карачун со страху не хватил, когда ты врезал мне сонному по морде. Ну, думаю, все-е… немцы прихватили.
Ошалевший Егор потряс головой и обрадованно выдавил:
— Приснилось…
С трудом разжал закостеневший кулак правой руки и недоуменно поглядел на левую кисть. Большой палец на ней саднил, как от ожога наплывшего со свечи воска.
— Да у вас лицо белей полотна, как у мертвого, — проворчал Окаемов Егору, укладываясь спать.
— Крястись — Серафим кивнул на божницу. — Крястись! Сыру землю оручи, смерть кликаць ходиць душа твоя. Крястись святому радзицелю!
Егор перекрестился, чтобы ублажить старца, и краем глаза поймал усмешку Окаемова. Тот проговорил:
— Когда недоля пристигнет и большевики Бога чтут? Как же… неохота помирать… Не обижайтесь, Егор Михеевич, ведь сразу же полегчало. Ведь так?
— Полегчало…
— У нашего Барского села такая церква распрекрасная и богатая была… С Вологды понаехали, закрыли, — раздумчиво обронил Селянинов. — Теперь старикам хоть кусту молись. Их-то зачем перековывать. А попов сколь гнали через нас на Соловки… Страх вспомнить! А вишь… Человек перекрестился, и помогло. Я ить тоже втихомолку крещусь, особо когда нас немец снарядами молотил, может, и жить остался поэтому… Не нами придумано, не нам и погибель обычаям творить!
— А вы разве не комсомолец? — спросил Окаемов.
— Батяню кулачили, кто меня примет… Детворы полна изба, целая дюжина, вот миром и обжились маленько, две коровы, пара лошадей… В кулаки и записали. Слава Богу, что не успели сослать, послабление вышло. Но скотинешку загребли подчистую, лебедой спасались от голодной смерти. Да все одно в подкулачниках вырос, едва в пахари выбился… Не доверяли…
Серафим внимал им, щурил в думах глаза и вдруг достал из-за нар гусли. Все трое гостей разом умолкли и затаились. Ровно горела свеча на божнице, пальцы Серафима резво ударили по струнам. И Егору почудилось, что шатануло стены обители от мощного их взрыда и плача человечьего. Запел Серафим враз помолодевшим и набрякшим силой голосом. Он пел с закрытыми глазами, раскачиваясь: то откидываясь к стене, то коршуном нависая над гуслями. Играл незнакомую Окаемову былину. Слова текли с губ старца очень древние и малопонятные, но разум внимавших их людей улавливал суть прозрением и памятью. И души их взлетели на простор, поднятые лебедиными крылами гуслей, и увидели глаза стародавнюю быль о двух влюбленных, живших в сильном племени у могучей реки именем Ра…
- Сей круг обережный в науку и здраву
- Славянскому роду во память навечно…
- Врагам на погибель, а Богу во славу!
- Так зло беспредельно, а мы так беспечны…
- Мигнули столетья Перуна зарницей,
- И алчущий змей вполз по отчему Древу…
- Влюбились друг в друга охотник с девыцью,
- Взроптало все племя, взгордилось до смерци,
- Зловредничал каждый за красную деву,
- За дочерь вождя извелико прекрасну…
- Чтоб в племени распрь кровяную не сеять,
- Прогнал вождь двоих на погибель из дома,
- Любимую дщерь он отвергнул навеки…
- Ушли они, жили беспечно на бреге
- Реки величавой, Ра — к солнцу бегущей,
- В Сварога кочевье…
- Жалели друг друга, спасали от зверя,
- Кормились охотой и сбором кореньев.
- И вдруг! Объявилось откуда-то племя
- От Поньскаго моря — лохматых зиадов.
- И стали жить рядом…
- И зависть таили зиады, увидев
- Лад пару изгнанных и ликами белых,
- Душой неразлучных, веселых и смелых.
- И жрец их нашептывал мужу той девы,
- Медовые речи глаголил в усладу,
- Лукаво и тайно, с улыбочкой гадкой:
- «Зачем тебе женщина эта, охотник?
- Приди к нам и сватай любых крутобедрых,
- Бери много жен, пышных передо и телом»….
- Не стал муж блазниться и в стан их не ходит,
- Не слушал жреца и во счастии с прежней…
- Тогда жрец к жене стал шакалом ластиться,
- Нашептывал в уши. глаза маслил негой:
- «Зачем тебе увспень сей, он не может
- Тебя защитить, украшенья навесить…
- Смотри, Наши воины грозны и сильны,
- И члены У них все мощны, и богатство…
- Ты брось поскорей своего недотепу,
- И к нам уходи за любого… со златом,
- Ты будешь и в неге…»
- ..Смеялась над ним руса гордая дочерь,
- И дланью живот свой потрогала нежно.
- И боле она не осталась в лесу ли,
- У берега Ра полноводной без мужа.
- Страшилась зиадов вонючих, поганых
- И верой и телом!
- И вот девять лун миновало, и муж ей
- Сплел люльку из ивы плакучей охранной,
- Все млада дитя ожидая в терпенье.
- Рожала она на холме, над рекою…
- И только успела младенца увидеть
- И ладе его показать, чуять радость…
- Как злы и свирепы зиады настигли!
- Убиша обоих, глумились над ними…
- Бесися от крови…
- Но видят вдруг — люлька огнем засветилась,
- Дитя в ней сияет и ручками машет.
- Велит жрец копьем заколоть — не выходит!
- Сгорает копье, не достигнув младенца.
- А стрелы подавно как пух палит пламя.
- Ничто не берет сироту золотого,
- Хранят его Боги и бесят зиадов…
- Тогда черный жрец сам метнулся на пламя
- И смог лишь ногою ударить по люльке…
- И сажею сизой извился на ветер,
- И вонью истек, пуще падали мерзкой…
- А люлька на волны могучи скакнула
- И вниз поплыла по реке синегривой,
- Плыла долго так и сияла, как солнце.
- Дитя беззаботно в той люльке качалось…
- Смотрело на звезды — глаза видя дедов,
- Могучего Рода небесную силу.
- Внизу по течению бысть племя — Анты!
- И волхв их узриша плывущее чудо.
- Присипил руками до брега крутого
- И поднял из люльки младенца златого.
- И молвил сей волхв, обращайся к роду:
- «Чей сей дитя?»
- — Мой — сей дитя, — откликнулся старец,
- Сынов потерявший на сечах и водах,
- Один в целом свете оставшийся корень.
- И стал он растить и лелеять мальчонку.
- Учил меч держать и богам поклоняться,
- Водил ночью в поле под взоры Вселенной,
- Дедов звездоглазых смотрящих потомка…
- А он трепетал весь сердчишком и клялся
- Достойным быть предков, и сильным, и
- смелым…
- Потом спас весь род этот муж огнеликий,
- Власами ковыльный и знаньем могутный.
- Увел дном Миотского моря от смерти,
- От полчищ поганых хазар и зиадов…
- Вода расступилась, и шли через рыбы…
- От Сурожа, предков оставив могилы…
- И звали его МОИСЕЙ, первым словом
- Был назван, какое услышали боги
- Из вечи Трояни… Бог — Рода посланник!
- Дажьбоговы внуци се племя зовется.
- Семь лет в нем Христос у волхвов был в
- ученье.
- И после того, как вернулся за море…
- Распят был!
- Зиады его погубили, узрили они в нем
- Пророка-Сварога,
- Небесного Бога добра и знаменья,
- Себе на погибель узрили и вере,
- Своей жесткосердной, кровавой и злобной.
- От жертв неразумных…
- Доселе пускают все стрелы и копья…
- Но тщетно… Ведь Солнца они не достигнут,
- Пускают злословья, и храмы скверняют,
- И в жертвенной крови славян силу ищут.
- Но Бог русский крепче!
- А зло все бессильней!
- Клокочет и ярится племя зиадов,
- Антихриста племя, тельца неживого,
- Во дьявольской страсти попрания мира
- И жадности лютой коварства Кощея.
- Ползет их нечистая сила и губит,
- Добро, и веселье, и распри наводит,
- И травит людей друг на друга с оружьем.
- Вот зри! Их кощун мчит к святой колыбели,
- Где солнцем сияет младенец Арины…
- У берега Ра, нашей Волги-Итиля…
- Сгори же ее враже семя
- И пеплы развей…
Струны рокотали, и новые видения вставали перед глазами гостей Серафима. Слышался в их ритме конский топот и звон мечей, завывание ветра и хлесткие удары волн о борта стругов. Егору чудилось море и шелковый алый парус над головой. Попутный ветер гнал струги россов с богатой добычей от греков. На корме задумчиво сидел воин в скромной белой одежде с мечом у пояса… на эфесе меча грызлись крылатые волки… У воина вислые усы и бритая голова с прядью-чубом осельца через ухо с золотой серьгой. Егор ясно видел этого воина и слушал вместе с ним бородатого старца с гуслями резными на коленях. Вещун пел славу победам князя и ратникам смелым его, победившим злых хазар и с греков дань собравшим. Соленые брызги летели в струг, и бились волны, и дул ветер в паруса из алой паволоки, и рокотали струны, князя думы теша…
22 
