7 
Зазвонил телефон, и Уэксфорд замолк. Он сам взял трубку:
— Да… да… хорошо…
Верден не понял, кто это мог быть. Он допил кофе с некоторым отвращением, потому что ободок озокеритовой чашки слегка отсырел. Уэксфорд положил трубку.
— Жена, — пояснил он. — Я умер? Или забыл, что у меня есть собственный дом? Она замотана домашней работой и не может найти чековую книжку. — Он поискал в кармане и хмыкнул: — Неудивительно. Придется вернуть уворованное. — И неожиданно мягко добавил: — Пойду домой, вздремну. Почему бы и вам не сделать того же?
— Не люблю оставаться в подвешенном состоянии, — проворчал Верден. — Теперь понятно, что чувствуют мои дети, когда я прерываю вечернюю сказку на середине.
Уэксфорд стал собирать вещи в кейс.
— Если оставить в стороне подробности, — добавил он, — осталось немногое. Я говорил вам, что все было просто. Это случилось в воскресенье, 24 сентября, холодным, сырым вечером. Миссис Примьеро послала Алису в церковь. Она ушла примерно в четверть седьмого, а Пейнтер должен был принести уголь в половине седьмого вечера. Все прошло прекрасно, и он отбыл с двумя сотнями фунтов прибытка.
— Хотелось бы услышать подробности, — настаивал Верден.
Уэксфорд был уже у дверей.
— Продолжение в следующий раз, — ухмыльнулся он. — Вы не можете сказать, что я оставил вас в неопределенности. — Ухмылка его погасла, и лицо посуровело. — Миссис Примьеро была найдена в семь вечера. Она лежала в гостиной на полу у камина в большой луже крови. Кровь была на стенах, на ее кресле, а в сердце воткнут окровавленный колун.
Глава 2
Когда будет судиться, да выйдет виновным…
Дети его да: будут сиротами, и жена его — вдовою.
Псалом 108
Дремота, предписанная Уэксфордом, была бы хороша в пасмурный день, но не в это утро, когда небо такое голубое и безоблачное, а солнце обещает к полудню тропическую жару. К тому же Берден вспомнил, что не расстилал постель вот уже трое суток. Лучше уж принять душ и побриться.
После завтрака из двух яиц и пары тоненьких ломтиков любимой ветчины он стал думать, что же делать дальше. У него в запасе час. Он вел машину на север по Хай-стрит, опустив все стекла, мимо магазинов, через мост Кингсбрук, мимо «Оливы и голубки» и выехал на дорогу к Стоуэртону. За исключением нескольких новых домов, супермаркета на месте прежнего полицейского участка и настойчивых дорожных знаков, ничего не изменилось здесь за шестнадцать лет. Те же лужайки, те же высокие, отягощенные июльской листвой деревья и небольшие коттеджи, которые Алиса Флауэр видела, когда ездила на «даймлере» в город за покупками. Хотя транспортный поток, подумал он, в те времена был, наверное, потише. Майк тормознул и, сдерживаясь, только поднял брови при виде юнца, проскочившего на велосипеде всего в нескольких дюймах от него.
Узкая дорога, на которой когда-то располагался «Дом мира», должна была быть где-то здесь. Подробности, которыми его поддразнивал Уэксфорд, всплывали в его собственной памяти. Уверен ли он, что читал об остановке автобуса и телефонной будке в конце дорожки? Существует ли еще та лужайка, которую, как Берден, помнится, читал, отчаявшийся Пейнтер пересек, чтобы спрятать узел окровавленной одежды?
Теперь здесь стояла телефонная будка. Он включил сигнал левого поворота и медленно свернул на узкую дорогу. Сначала шла щебенка, перешедшая потом в проселочную дорогу, упиравшуюся в ворота. За ними стояло только три здания: пара оштукатуренных двухквартирных особнячков и напротив них викторианская громада, которую он назвал бы уродливой грудой хлама.
Он никогда еще не был к ней так близко, но и сейчас не увидел ничего такого, что изменило бы его мнение. Крыша из серой черепицы, почти разрушенная, состояла из нескольких крутых скатов. Два из них доминировали в передней части дома, но с правой стороны оказался и третий, из которого вырастал еще один, поменьше, который, в свою очередь, вероятно, был лучше виден с задней стороны дома. Каждый фронтон крест-накрест пересекали деревянные крепи, некоторые из которых неумело врезали в стропила. И все это было окрашено в тусклый зелено-бутылочный цвет. В местах, где штукатурка между брусьями отпала, проглядывала грубая розоватая кирпичная кладка. Плющ того же бутылочного оттенка распустил плоские листья и похожие на веревки серые усы от окон первого этажа до самого высокого фронтона, где хлопало открытое окно с частым переплетом. Тут он расползался, проделав туннель в рыхлой стене и отделив оконную раму от кирпичной кладки.
7 
