52 
Лишь один человек был в восторге от его произведений: книгопродавец Иван Сленин. Он получал от графа денег на издание гораздо больше требуемых. А затем ему же поручалось скупать за счёт хозяина все оставшиеся в книжных лавках экземпляры. Сленин их не сжигал, а по недорогой цене за пуд продавал малярам на оклейку стен.
Зимой 1820 года проживал в Петербурге вологодский помещик Павел Межаков. Кропал он стихи с упоминанием луны, лазоревых очей и утраченных наслаждений юности. Он постоянно приглашал на вечера и ужины литературных корифеев столицы, которые у него ели, пили и читали свои произведения. На один из этих литературных вечеров явился граф Хвостов с пуком стихов и со своими чтецами.
На его несчастье явился и стихотворец Милонов, отличавшийся пристрастием к спиртным напиткам. Он уже был навеселе, потребовал себе стакан воды, но вместо неё выпил залпом две рюмки водки, делая вид, что совершил ошибку. За столом уселся против графа и начал неумеренно восхвалять добродетели сиятельного пиита, сравнивая его с великими людьми Древнего мира. Милонов заявлял, что готов стреляться с тем, кто дерзнёт оспорить это мнение.
Сконфуженный Хвостов отвечал, что не любит похвал в свой адрес, сильно смущён и вынужден краснеть.
— Ну, так я удовлетворю скромности Вашего Сиятельства, — воскликнул пьяный стихотворец, — и заставлю вас побледнеть!
И Милонов принялся на чём свет стоит поносить его стихотворения. Он наизусть приводил цитаты и едко их осмеивал с прибавкою множества совершенно непечатных выражений. Хозяин не знал, куда ему деться, был в отчаянии и остался очень доволен, когда граф, ссылаясь на позднюю пору и головную боль, уехал до окончания ужина.
Подобные происшествия не охлаждали писательский пыл Хвостова. Читали его творения в основном пародисты и эпиграммисты, которым он поставлял прекрасные образцы для высмеивания. А он стремился при любой возможности читать свои стихи слушателям.
Летом 1822 года И. А. Крылов, которого друзья называли Соловьём, со своим товарищем снимал дачу недалеко от города. К ним почти каждый вечер собирались литераторы, преимущественно масоны разных лож, тогда ещё существовавших открыто. Угощались в складчину, читали свои сочинения.
Граф Дмитрий Иванович, пронюхав об этих сборищах, где читали свои произведения, настрочил огромную оду под заглавием «Певцу-Соловью» и поехал на эту дачу. Его пустили в залу собрания после того, как он объявил о своём желании быть членом общества и внёс вступительный взнос — 25 рублей. (Следует обратить внимание на то, как порой становились масонами, чтобы не придавать слишком большого значения этим тайным, но по большей части не очень-то серьёзным обществам.)
Наконец, граф Хвостов попросил позволения прочесть свою оду «Певцу-Соловью». В ней было 20 строф. Только лишь окончил он первую из них, как раздались рукоплескания. Он раскланялся, сияя от удовольствия, и хотел начать вторую, но ему продолжали аплодировать. Граф сконфузился. Один из членов объяснил ему: если при чтении аплодируют, то читающий должен, по уставу, купить бутылку шампанского (их продавали не дешевле 10 рублей ассигнациями за бутылку). Чтение продолжалось до конца, в результате чего Хвостов получил изрядную дозу аплодисментов и потерял немалую сумму: 200 рублей.
После этого случая он закаялся ездить на дачу, где хозяйничал «Певец-Соловей», которого Хвостов тихомолком называл Соловьём-разбойником.
В 1822 году Фёдор Булгарин, издатель и редактор «Северного Архива», попросил графа замолвить за него слово, с передачей записки какому-то влиятельному сенатору. Граф исполнил желание Булгарина и сказал ему, что всегда рад быть для него полезным.
— Пожалуйста, — прибавил он, — по этому поводу не стесняйтесь и не церемоньтесь. Если пришлют к вам какие-нибудь на меня критики, — печатайте; я не буду в претензии.
— А похвалы, Ваше Сиятельство, дозволите также печатать? — спросил вкрадчиво Булгарин.
— Лишь бы справедливые, — заметил граф.
Булгарин в этот день отобедал в гостях, провёл вечер в театре. Дома его ожидал пакет, в котором находился восторженный отзыв на произведения графа Хвостова с собственноручными поправками его сиятельства.
…После чтения у «Соловья-разбойника», Хвостов написал на Ивана Сергеевича пасквиль. Возможно, обида придала ему вдохновение, ибо получилось нечто не совсем бездарное. Граф выдавал это за сочинение неизвестного ему остряка: мол, есть же люди, которые имеют несчастную склонность язвить выдающиеся таланты вздорными, хотя, впрочем, и очень остроумными эпиграммами. Вот эти стишонки:
52 
