138 
Она, чуть запнувшись, переспрашивает, а потом начинает звонко и заливисто смеяться, обмахивая себя сложенными бумажными листами.
— Душой... надо же... люди придумывают такие забавности...
Терпеливо наблюдаю за приступом веселья. А что ещё делать? Я должен услышать её решение по поводу своих трудов. Чтобы знать, к чему готовиться.
Отсмеявшись, эльфийка встала из кресла и подошла ко мне, но листки возвращать и не подумала.
— Итак?
— Вы хотите знать правду?
— Я хочу знать ваше мнение.
— Оно вам необходимо?
— Скорее, его изложение вслух больше необходимо вам. Но и я не откажусь послушать.
Она улыбнулась, довольно смежая веки.
— Наверное, так и есть... Хорошо, я скажу. Ваш перевод...
— Ужасен?
— Нет.
— Отвратителен?
— Опять не угадали.
— Чудовищен?
Эльфийка удивлённо расширила глаза:
— Почему вы видите только дурное в плодах своего труда?
— Потому что они выросли на дурной почве.
— Вот как? — Полукружья изящных бровей слегка изменили свой наклон. — Но насколько мне известно, чтобы получить урожай, в землю нужно внести много всего. И не слишком приятно пахнущего, в том числе. Так и дурные помыслы, с течением времени вполне способны превратиться в нечто полезное.
— Когда перегниют, хотите сказать?
Новый всплеск смеха, колокольчиками отразившегося от стен комнаты.
— Да, именно так! Вот почему я и обратилась к вам: вы, люди, способны самыми простыми словами рассказать то, о чём возвышенно страдают наши поэты.
— Разве это хорошо? Стихи и должны быть... не от мира сего. Тогда они покоряют слух и воображение. А то, что я зарифмовал, уж извините... Просто поделка. Сработанная наспех и, возможно, излишне неряшливо.
— Мастер не умеет трудиться в полсилы, и даже самая незначительная вещь, вышедшая из его рук, всё равно напитана нежностью и болью его сердца, — возразила эльфийка.
— Я вовсе не мастер, hevary. И никогда им не стану, потому что... Слишком ленив и рассеян. Признаться, сейчас меня вовсе не интересуют стихи. Просто так совпало. Пришло настроение и... Получилось. Кое-что.
— Получилось прекрасно.
— Думаете?
— Да. Особенно, последние строки. «Останься со мною ещё на мгновенье, пускай — только тенью...» — напела она, даже не глядя на листок. — Это ведь уже ваша просьба?
— Что вы имеете в виду?
— Только то, о чём говорю. Вы, в самом деле, готовы сделать шаг на тропу, возвращение с которой невозможно?
Шаг? Тропа? Не понимаю ни слова.
— Возвращение откуда?
— Предложение, сделанное под пологом ночи, нерушимо, особенно, когда в небесах гаснут все звёзды, потому что можно пойти против воли богов, но предавать свои клятвы, значит, убивать самого себя.
— Я не понимаю, hevary. Предложение? Какое? Кому?
Эльфийка усмехнулась:
— Кому — не стану гадать, вам виднее. А вот какое... Вы, конечно, не могли знать. У моего народа есть старинный обычай: в тёмную ювеку лета или зимы обмениваться клятвами истинной любви.
— Истинной? В чём же она состоит?
— Влюблённые ищут друг друга в ночи по кострам, горящим в душе у каждого. Но разжечь такой огонь непросто, потому что пищей для него должно стать всё то, что мешает соединять судьбы. Зависть, ревность, сомнение, злоба, желание быть счастливым за счёт другого, жалость к самому себе, корысть и боязнь ошибиться... Их много, поленьев, годных для сжигания. Но пока последнее не будет охвачено огнём, в черноте беззвёздной ночи не разгорится костёр, видимый только тому, кто также сумел избавиться от груза чувств, мешающих обретению счастья.
— И... влюблённые находят друг друга?
Утвердительный кивок.
— Конечно, находят. И вовсе не обязательно даже дожидаться ночи: такие костры прекрасно видны в любое время суток. Но я отвлеклась... Теперь вы поняли, почему я считаю ваш перевод удавшимся? Вы не имели представления о нашем обычае, но предельно точно описали его суть. Основываясь лишь на собственных ощущениях. Если это не мастерство, что же тогда заслуживает им называться?
Мастерство... Я всегда перевожу стихи наобум. Прислушиваясь большей частью к своему настроению, а не к дословной расшифровке рун. И не могу понять, как мне удаётся угадывать смысл, вложенный совершенно чужой душой. Как, в самом деле?
— Но ведь вы смеялись.
— Разве?
— Когда я просил вас не кривить душой, оценивая...
138 
