очень нудно 
48 
– Быстрее! Поезжайте за этой машиной!
Кучер громко рассмеялся:
– Уж не думаете ли вы, что моя лошадка может догнать подобное чудовище? Она у меня в добром здравии, но я не хочу ее убивать... даже если вы предложите мне целое состояние. Попросите меня о чем-нибудь другом!
– О чем я могу вас попросить? – проворчал Морозини. – Если только тебе не известно имя владельца автомобиля...
– Ну наконец-то разумные речи! Конечно, оно мне известно. Надо быть слепцом и дураком, чтобы не знать самую красивую девушку Варшавы. Машина принадлежит графу Солманскому, а девушку зовут Анелька. Ей восемнадцать или девятнадцать лет...
– Браво! И вам известен их адрес!
– Разумеется! Хотите, покажу их дом на обратном пути в отель?
– Сделайте одолжение! Я буду вам чрезвычайно признателен, – ответил Морозини, протягивая вознице купюру, которую тот сунул в карман, ничуть не смутившись.
– Вот что значит правильно понимать благодарность, – сказал он, смеясь. – Солманские живут неблизко от «Европейской» – их дом на Мазовецкой...
И фиакр покатил с той же скоростью, как прежде, что позволило сидящим в лимузине вернуться к себе намного раньше. Потому, когда фиакр, не останавливаясь, проезжал мимо их дома, в нем все было тихо и спокойно. Морозини успел только запомнить его номер и отметить отделку подъезда, пообещав себе вернуться сюда с наступлением ночи. Наверное, это было глупо, учитывая то, что он уезжал на следующий день, но Альдо испытывал жгучее желание узнать немного больше об Анельке и, может быть, еще раз увидеть ее восхитительное личико...
Но он, естественно, не учитывал, что в гостинице его ждут две неожиданности. Первая – в его номере: даже при самом беглом осмотре ему стало ясно, что кто-то побывал в этом помещении. Из вещей ничего не пропало, все лежало на своем месте, но для такого наблюдательного человека, как Морозини, сомнения не оставалось: в его вещах копались. Но что в них искали? Вот в чем вопрос. Единственная необычная вещь, копия сапфира, лежала у него в кармане. Тогда что же? Кто мог заинтересоваться прибывшим накануне человеком – неизвестным к тому же! – настолько, чтобы проверять его багаж! Все это казалось каким-то бредом, и Морозини решил не слишком задумываться о случившемся. Может быть, речь идет о банальном гостиничном воре, надеявшемся поживиться в номере клиента, который мог показаться кому-то богатым. В этом случае полезно было взглянуть, какой рыбешкой богата сегодня фауна «Европейской».
Альдо решил пообедать в гостинице, быстро умылся, сменил уличную одежду на смокинг, покинул номер и спустился в холл – живое сердце всякого уважающего себя отеля – и там, попросив принести ему французскую газету, устроился в кресле, защищенном от сквозняков огромной аспидистрой. Отсюда он мог наблюдать за дверным тамбуром, стойкой портье, большой лестницей и входом в бар.
Как все гостиницы, построенные в начале века, «Европейская» свидетельствовала о полном отсутствии вкуса в отделке. Подобно пражскому отелю того же названия, «Европейская» была перенасыщена позолотой, современными витражами, стенной живописью и статуями, бра и люстрами из позолоченной бронзы. Но все же ее отличало нечто довольно приятное: более теплая, почти семейная атмосфера. Люди, садившиеся за круглые столики или в кресла, здоровались друг с другом, будучи незнакомыми, улыбались или кивали головой, что позволяло предположить, что они, поляки, являются представителями одного из самых учтивых и доброжелательных народов в мире. Только отчаянно скучавшая американская пара и одинокий толстяк бельгиец, проглатывающий газеты, попивая пиво, немного нарушали очарование обстановки.
Наблюдая за людьми в холле – среди них было несколько хорошеньких женщин, казавшихся белокурыми сестрами тех красавиц, что встречаются в парижских «Ритце» или «Кларидже», – Морозини, притворяясь, что читает, искал глазами того, кто мог побывать в его номере, как вдруг что-то произошло: все головы повернулись к большой лестнице, по ступенькам которой, покрытым красным ковром, медленно спускалась женщина. Женщина? Скорее богиня, которую Альдо, отброшенный на пять лет назад, узнал с первого взгляда: фантастическое манто из шиншиллы было уже не то, что в рождественскую ночь 1913 года, но королевская осанка, перламутрово-белокурые волосы и глаза аквамаринового цвета соответствовали хранившемуся в его памяти образу, – действительно, это была Дианора, которая шла, волоча за собой шлейф своего длинного платья из черного бархата, отделанного тем же мехом.
48 
