Лёгкий, ненавязчивый романчик 
79 
– Значит, я ее и отберу. Соглашайся, принц. Впусти меня, и мы сразимся на виду у всех – на главной площади.
– Поединки в Танелорне запрещены, – я не сомневался, что он это знает и без меня.
– Надо же! – язвительно воскликнул он. – Значит, тебе запрещают драться? – в его голосе прозвучала неприкрытая насмешка. Тон рыцаря сделался вызывающим. – И кто, если не секрет? Надеюсь, ты еще не дошел до того, чтобы безропотно подчиняться бессмысленным традициям? Всякий свободный человек имеет право защищать свою жизнь. Имеет право с гордостью носить оружие и применять его, когда вынуждают обстоятельства. По крайней мере, так заведено у нас – у тех, кто служит Порядку. Мы отринули бремя ритуалов, и перед нами возникло юное и чистое будущее. А ваши традиции, ваши ритуалы – всего лишь правила, за давностью лет утратившие смысл. Если хочешь выжить, нужно забыть о ритуалах. Иначе пропадешь. Нельзя сражаться с такой ношей на плечах. Все очень просто, принц: те, кто не сопротивляются Хаосу, рано или поздно будут им уничтожены.
– А если вы уничтожите Хаос? – уточнил я. – Что тогда?
– Порядок восторжествует. Непредсказуемость исчезнет навсегда. Неопределенность сгинет, будто ее никогда и не было. Все в мироздании займет отведенное ему место, каждый человек, каждое живое существо займется полезным делом. И мы наконец узнаем, что нам сулит будущее. Удел человеческий – докончить работу богов и завершить божественную симфонию, в которой все мы – инструменты.
Мне подумалось, что прожил я уже немало, но ни разу не слышал ничего, хотя бы отдаленно похожего на этот горячечный бред, да еще столь связно изложенный. Наверное, в детстве я прочел слишком много книг, а потому древние, как мир, доводы в оправдание жажды власти были мне хорошо знакомы. В тот самый миг, когда взывают к сверхъестественным материям, понимаешь, что твой собеседник – лжец, свято верящий в собственные бредни, и доверять ему нельзя ни в коем случае.
– Удел человеческий? Ты хотел сказать – твой удел? – я оперся на парапет, как крестьянин опирается на забор, болтая с односельчанином. – Тебе доподлинно известно, что правильно, а что нет? По-твоему, к добродетели ведет одна-единственная дорога? Этакая торная тропа в вечность? Мы, слуги Хаоса, смотрим на мир немножко иначе.
– Ты смеешься надо мной, принц. Но у меня преимущество: мой мир со временем станет таким, каким я его вижу. А твой, боюсь, не воплотится в явь никогда.
– Мне это ни к чему, рыцарь. Я не стремлюсь изменить мир. Живу как живется, и меня это вполне устраивает. В твоем могуществе я не сомневаюсь: недаром Порядок изгнал из этого измерения моих союзников. Теперь, насколько я понимаю, между тобой и полным покорением этого мира стоит только мой меч и город за моей спиной. Я знаю, что мы можем победить тебя. Не спрашивай, откуда мне это известно. Скажу лишь, что мы, слуги Хаоса, больше вашего полагаемся на удачу. А что такое удача? Благосклонность толпы… Как бы то ни было, мы на нее полагаемся. А заодно верим в самих себя.
– Не мне ввязываться в спор с тем, кто сведущ в мелнибонэйской софистике, – отозвался рыцарь, продолжая теребить свои ленты. – Притязания твоего покровителя Ариоха, принц Эльрик, прекрасно известны. Будь его воля, он принялся бы тасовать миры как колоду карт, – подул прохладный ветерок. Рыцарь словно запутался в разноцветных лентах, обмотавших его, казалось, с головы до ног. Почему он их не снимет? Можно подумать, ему претит вид неразукрашенных доспехов. Или ему хочется яркости красок? Как если бы его целую вечность держали в черно-белом мире, как если бы от пестроты наряда зависела его жизнь… Когда лучи солнца упали на его доспехи, почудилось, что наш гость охвачен пламенем.
Я был уверен, что смогу одолеть его в честном бою. Однако если ему на помощь придет госпожа Миггея, мне придется туго. С нею тягаться бессмысленно, ее могущество для меня неодолимо.
Вспоминая впоследствии то утро, я все больше убеждался, что мои враги знали меня лучше, чем я сам. Они рассчитывали на мою скуку. И не прогадали: чтобы прогнать скуку, я готов был на что угодно. Что касается Танелорна – город, я ничуть не сомневался, не взять ни этому франту в доспехах, ни самой Миггее. Для меня, конечно, было бы лучше поскорее снять осаду, чтобы я мог продолжить свои лишенные цели скитания. Память постоянно воскрешала образ Киморил, случайно погибшей во время моего поединка с Йиркуном. Мне была нужна только она, все остальное не имело ни малейшего значения, и я с радостью отказался бы от всего в пользу своего кузена. Но Киморил любила меня, и потому Йиркун жаждал завладеть ею. Моя гордыня, моя безжалостная страсть, вкупе с неуемной алчностью Йиркуна, привели к тому, что Киморил погибла. Йиркун тоже умер – той самой смертью, какой заслуживал. Но Киморил не заслуживала гибели, не заслуживала, чтобы с нею так бесчеловечно обошлись. Я всегда старался защищать ее, однако на мгновение утратил власть над своим мечом…
79 
