очень нудно 
51 
Солнце? Да, оно взойдет, и скорее, чем может показаться. Но зачем оно мне, если сейчас я нахожусь во власти звезд? Прав миста Би: не нужно стараться понять. Нужно просто тряхнуть головой, улыбнуться и заказать новую порцию эля.
Я очень часто болею переживаниями. Но очень недолго.
***
Целебная доза алкоголя, принятая накануне трудового дня, наутро столь благословенно освобождает голову, что можно не читать в метро свежую прессу. Можно свернуть купленные газеты трубочкой, засунуть под мышку, прислониться к стенке вагона и дремать, краем уха прислушиваясь к голосу, объявляющему названия остановок. Если бы выпивка не приносила вреда при частом употреблении, можно было бы пользоваться ей вместо таблеток и жить припеваючи… Недолго, зато весело и приятно.
Чужие мысли повсюду. Они все так же знакомо корчат рожицы со всех сторон, бесцеремонно и назойливо торопясь ворваться в мое сознание, но вместо щитов и блоков встречают… Нет, употреблять слово «пустота» было бы неверно, лучше провести другое сравнение. В обычном своем состоянии мозг ведет себя активно, генерируя большое количество почти-мыслей, полу-мыслей и недо-мыслей, словно выращивая лес, через который трудно пробираться даже тому, кто знает потайные тропки. Все эти стволы — прямые, кривые, завязанные узлом, низкие, высокие, похожие на пеньки или убегающие в небеса корабельными мачтами — оказываются чем-то вроде изгороди, с одной стороны защищающей мое сознание от пришельцев, а с другой именно она помогает реагировать на вторжение и распознавать его. Сейчас же то, что находится у меня в голове, больше всего напоминает луг. Каждая мысль, пришедшая извне, оказывается сродни ветерку, танцующему на кончиках травинок: проходит волной, но лишь по самой поверхности, соскальзывая с нее, как с гладкого шелкового платка, и не принося ни вреда, ни пользы, а внизу, у корней и истоков покой остается нерушимым.
Препараты, которыми меня пробовали отвадить от чтения, действовали примерно так же, с одним только отличием. Сознание становилось не цветущим лугом, а выжженной пустыней, и каждая мысль извне поднимала вверх клубы пепла, горького и душного. Пепла моих собственных переживаний. А все время дышать болью — занятие, подходящее творческим личностям или мазохистам, но только не человеку обыденной середины. Поэтому недоеденные лекарства сразу после окончания срока наблюдения были выброшены в мусорный контейнер, стоящий во дворе нейрологической клиники. Выброшены и забыты. Для кратковременных передышек всегда к моим услугам кружка хорошего эля. И хорошая компания…
К которой крайне трудно причислить леди Оливию.
— Вы сегодня на редкость умиротворенно выглядите, мистер Стоун.
Пожалуй. А еще я спокоен и добродушен, и ничто не способно заставить меня нервничать. По крайней мере, искренне и горячо надеюсь на это.
Раз уж хозяйка спустилась вниз, невежливо одному продолжать прихлебывать разведенный молоком бодрящий напиток, не предлагая разделить удовольствие:
— Утренний чай, миледи?
— Будьте так любезны.
Она с достоинством королевы приняла из моих рук чашку, но не присела на свободный стул, а, задевая кистями пуховой шали край стола, начала мерить кухню неторопливыми шагами.
— Как я уже сказала, ваше сегодняшнее состояние, мистер Стоун, вызывает легкую зависть у людей, обремененных заботами.
Зависть? По-моему, это слово редко произносится вслух, стало быть, меня почтили честью узнать сокровенные мысли. Но зачем? Наверняка, в качестве не поощрения, а наказания. Я в чем-то провинился. И когда только успел?
— Миледи?
— Вы уже ознакомились с содержанием сегодняшних выпусков газет?
— Не успел.
А если быть совсем уж честным, то и не хотел ни с чем знакомиться. Политика и экономика меня всегда интересовали только как приложение к жизни, а не как ее главный смысл.
— Что ж… Надеюсь, отсутствие срочных поручений на первую половину дня даст вам возможность восполнить утренний пробел.
Ну почему не сказать просто: открой газету и прочти? Уж слишком витиеватый намек. Значит, я не просто виноват, а грешен, и в чем-то пострашнее всех семи смертных грехов, вместе взятых.
Беру первую газету из стопки и раскрываю под аккомпанемент снисходительной подсказки:
— Третья страница, мистер Стоун.
Третья, так третья… Ага, нашел. Чем же нас порадовали журналисты? Ээээ… Уууу… М-да.
51 
