очень нудно 
39 
— Братишка, — она называла его так с детства, — ты выглядишь усталым. Опять гора трупов?
— Нет, всего один.
— Очередное жуткое убийство в среде наркоты? — спросила она, закуривая мерзкую ментоловую сигарету — с ее точки зрения, менее вредную для здоровья.
— Жуткое — да, но на сей раз наркотики ни при чем. Все гораздо сложнее.
— Ума не приложу, как ты с этим справляешься.
— Наверняка мало кто из твоих друзей может вообразить, что такая красивая и интеллигентная женщина, как Мануэла Фалькон, может запустить руку по самое плечо в утробу коровы, чтобы вытащить мертвого теленка.
— О, я больше этим не занимаюсь.
— Неужели стрижешь когти пуделям?
— Ты должен поговорить с Пако, — сказала она, проигнорировав его вопрос. — Знаешь, у него сейчас большой напряг.
— Ферия для него — самое суматошное время.
— Нет-нет, — прошептала она. — Дело в vacas locas.[33] Он боится, что его стадо заражено коровьим бешенством. Я сейчас проверяю всю ораву, неофициально, конечно.
Фалькон потягивал пиво, заедая ломтиком свежего, тающего во рту jamon Iberico de bellota.
— Если нагрянут официальные службы, — продолжала Мануэла, — и тесты выявят хоть одно животное с этой болезнью, ему придется забить все поголовье, даже племенных быков с вековыми родословными.
— Это и правда напряг.
— А тут еще у него нога разболелась. Обычная реакция на стресс. Бывают дни, когда он не может на нее наступить.
Алехандро поставил перед ними тарелку с сыром, и Хавьер инстинктивно отвернулся.
— Он не любит сыр, — пояснила Мануэла, и тарелка исчезла.
— Сегодня у меня в деле всплыло твое имя, — сказал Фалькон.
— Это не к добру.
— Ты вакцинировала одну собаку. Там был счет.
— Чью собаку?
— Надеюсь, он успел тебе заплатить.
— Если бы не заплатил, ты не нашел бы подписанную квитанцию.
— Собака принадлежала Раулю Хименесу.
— А, да, очень славный овчарик. Это был его подарок детям… они переезжают в новый дом. Он собирался зайти за ним сегодня.
Фалькон молча смотрел на сестру. Мануэла опустила глаза на кружку и поставила ее. Очень редко случалось, чтобы настоящее убийство вторгалось в бытовой разговор. Обычно Фалькон, если просили, развлекал приятелей детективными историями, упирая на исключительность своего метода и на свое внимание к деталям. Он никогда не рассказывал, как это бывает на самом деле — всегда тяжело, временами очень скучно, а моментами чудовищно страшно.
— Я беспокоюсь за тебя, братишка, — сказала она.
— Мне ничто не угрожает.
— Я имею в виду… эту работу. Она на тебя плохо действует.
— В каком смысле?
— Ну, не знаю, мне кажется, что ради самосохранения ты все больше черствеешь.
— Черствею? — повторил он. — Я? Я расследую убийства. Я докапываюсь до причин, которые приводят к этим отклонениям. Почему в эпоху таких достижений разума, при таком уровне цивилизованности мы по-прежнему можем срываться и поступать не по-человечески? Я же не усыпляю домашних животных и не вырезаю целые стада крупного рогатого скота.
— Я не думала тебя обидеть.
Они так близко наклонились друг к другу, что на него пахнуло крепким запахом ментоловых сигарет, перекрывшим настоявшийся в баре запах пота и духов. С Мануэлей всегда было так. Она держалась чересчур свободно, и поэтому ее дружки, выбираемые по внешним данным и бумажнику, никогда около нее долго не задерживались. Она не умела оставаться волнующе женственной.
— Hija,[34] — вырвалось у него помимо воли, — я сегодня чертовски устал.
— Не за твою ли ежедневную усталость корила тебя Инес?
— Ты произнесла запретное слово, а не я.
Мануэла подняла глаза, улыбнулась, пожала плечами.
— Ты поинтересовался, успела ли я получить с бедняги деньги. Меня поразило твое бессердечие, вот и все. Но, возможно, это просто… флегматизм.
— Эта была дурацкая шутка, — отозвался он и тут же зачем-то соврал: — Я не знал, что собака предназначалась в подарок детям.
Алехандро втиснул между ними свой роскошный подбородок. Мануэла рассмеялась по той единственной причине, что их роман только начинался, и ей пока очень хотелось, чтобы ее приятель чувствовал себя комфортно.
Они заговорили о los toros, потому что это была единственная общая для них тема. Мануэла бурно восторгалась своим любимым тореро Хосе Томасом, который — вопреки ее вкусам — не принадлежал к числу красивейших героев арены, но вызывал ее восхищение тем, как спокойно и невозмутимо он проводил схватку. Он никогда не метался, не приплясывал, дразнил быка непременно всей мулетой, а не ее краем, так что бык всегда проносился в волоске от него, а то и сшибал его с ног. Когда же это случалось, он всякий раз поднимался и снова медленно шел в бой.
39 
