очень нудно 
60 
Обзвонив всех членов группы, Рамирес выслушал их сообщения. Ничего. Он ушел обедать. Фалькон наконец взял себя в руки и поехал домой, все еще под впечатлением от этого приступа истерии, от того, что он настолько утратил самоконтроль. Он бессознательно заглотнул какую-то пищу, оставленную Энкарнасьон на плите, и отправился в постель, надеясь хотя бы на час спокойного сна. Очнулся Фалькон в девять вечера в кромешной тьме. Причем мгновенно, будто его схватили за кишки и разом выдернули из сна. Ему случалось наблюдать, что так пробуждаются в камерах пьяные: их словно опять подключали к проводу жизни. Он ощущал слабость, язык покрывала какая-то мерзкая пленка. Ноги и руки одеревенели, суставы сгибались со скрипом.
Фалькон стоял под душем, позволяя острым струйкам выколачивать из него всякую гадость. Его голова и нутро напоминали блендер, полный искромсанной и раздавленной массы. Из ванной он пошел в гардеробную, достал из шкафа серые брюки и белую хрустящую рубашку и оделся. Посмотрев на себя в зеркало, Фалькон передернулся. Дело было в рубашке. В ее отвратительной белизне. Его угнетала… бесцветность. Он сорвал с себя рубашку и с омерзением швырнул в угол комнаты. Затем приблизил лицо к зеркалу, внимательно изучил, надавил на мешочки под глазами, увидел образовавшиеся от нажима морщинки, не спешившие разглаживаться. Возраст. Интересно, внутри тоже образуются морщины? Может, мозги покрываются какими-нибудь бороздками, и поэтому я, ложась спать, люблю белые рубашки, а просыпаясь, ненавижу их всеми фибрами души?
Он надел зеленую рубашку.
Потом Фалькон вернулся в спальню. Смятые темно-синие простыни вдруг напомнили ему, что Инес всегда хотела иметь белоснежное постельное белье, а он не мог спать на белом. Значит, этот антибелый настрой просматривался уже тогда. Они сошлись на светло-голубых. Фалькон привык считать себя оригиналом (так его отец называл кое-кого из своих знакомых английских коллекционеров). Нет, это была ложь, которую подсунуло ему его «эго». Он видел себя таким, каким, должно быть, видела его Инес, — стариком со своими закидонами и заморочками, хотя сорок пять — это никакая не старость. Вот когда ему было пятнадцать, сорокалетние казались ему стариками. Все они носили костюмы, шляпы и усы. Теперь же, размышляя об этом, он осознал, что сам не вылезает из костюмов и даже в выходные надевает пиджак и галстук. Инес пыталась приучить его к легким свитерам, джинсам, к трикотажным водолазкам и даже к футболкам, которые он на дух не переносил. Они не имели четкого силуэта. Он предпочитал рубашку с галстуком, потому что в них чувствовал себя подтянутым и собранным. Он не выносил свободных, болтающихся на теле вещей. Зато обожал костюмы, сшитые по мерке, наслаждался ощущением «скорлупы», которое давал хороший костюм. Ему было комфортно под его защитой.
Защитой от чего?
У него опять возникла иллюзия стремительного движения. Но на этот раз он не стал стряхивать с себя наваждение, а попытался его проанализировать. Впечатление было такое, будто он попал в фильм, запущенный в ускоренном режиме, но только не наблюдалось никакого прогресса — скорее наоборот. Не регресс, а какой-то застой. Да, именно так. Он стоял неподвижно, ощущая, как на него накатывает прошлое. Мысли мелькали в голове, словно проносящиеся мимо иллюминатора обломки. Откуда взялось это сравнение? Проносящиеся мимо обломки… Фалькону вдруг вспомнился сон, из-за которого он так внезапно проснулся. Этот сон приснился ему, конечно же, не случайно. Однажды он прочел сообщение о крушении самолета компании «Пан-Америкен» над деревушкой Локерби в Шотландии. Человек проснулся в своем доме и обнаружил у себя в саду ряд кресел с сидящими в них пассажирами… у всех были скрещены указательный и средний пальцы. Эта жуткая подробность поселила в душе Фалькона боязнь авиакатастрофы; она жила в нем и теперь всплыла из глубин сознания. Треск. Погибельные обломки, пролетающие мимо иллюминатора: части турбины, куски обшивки крыла, и… у-ух! — в зияющую пропасть ночи, вниз, сквозь разреженную черноту, мозги не работают, только инстинкт возвращает к менее опасным полетам, к американским горкам: «Нас пронесет, ведь мы скрестили пальцы». Невидимая земля мчится им навстречу. Чернее черного. Никаких звезд. «О, боже, весь мир перевернулся. Ведь мы для этого не созданы. Что толку было кричать: «Пристегните ремни!» Вот уж поистине эконом-класс. Мы же так опоздаем». Все эти нелепые соображения, успокоительные шуточки, жажда устойчивости — на пути к земле, с которой они умрут, но встретятся.
60 
