очень нудно 
120 
— Это поручение не имеет отношения к вам и вашим задачам. Можете считать меня простым прохожим.
— Но мое мнение ничего не изменит, не так ли, милорд? — С легкой горечью в голосе заметил капитан.
Не верит. И не будет верить, как бы я не старался убедить его в своей непричастности к местным неурядицам. Сто против одного, думает: меня прислали для надзора за Егерями. Ох… Кажется, я взвалил на себя лишний груз. Стало быть, должен нести.
Я скрестил руки на груди, стараясь выглядеть одновременно доброжелательно и строго. Рогару подобная мина на лице удается без малейшего труда, а о результатах моих потуг придется догадываться только по реакции собеседника. По зеркалу его глаз.
— Почему вы покинули вверенный вам пост?
Ну вот, совсем другое дело! Даже усы выглядят расслабленно. За что ненавижу воинские обычаи, так именно за это! Как только появляется вышестоящий офицер, принятие решений по всем вопросам радостно и быстро переваливается на него. Да, он не будет сам следить за чистотой нужников и сытностью еды на полевой кухне, а поручит кому-нибудь, но все равно останется в ответе. Старшим. Фрэлл! Капитан ужаснулся бы, узнав, насколько я далек от того места, которое он мне отвел в своем воображении.
— Я получил донесение от полевого агента в Вэлэссе и прибыл на встречу с ним.
— И? Встреча состоялась?
— Не так, как мы рассчитывали. Агент умер, не успев ничего сообщить.
— Когда это произошло?
— Сегодня на рассвете.
— Почему же вы встали лагерем, а не вернулись обратно?
Капитан сделал паузу, явно подбирая слова, чтобы точнее выразить свои опасения.
— Дело в том, что некоторое время назад он заболел.
— Чем?
— Этого мы не знаем. Но болезнь, несомненно, явилась причиной смерти, и если она будет распространяться, а последние донесения указывают, что сходными недомоганиями страдают и другие жители Вэлэссы.
Я нахмурился.
— Думаете, мор?
— Мы не знаем.
— Но, возможно, скоро будем знать! — Заявила женщина, откинувшая полог палатки и подошедшая к нам.
Высокая, худощавая, с уверенными, жестко фиксирующимися движениями: видимо, занимается тем, что требует точности и твердости в исполнении. Загорелая кожа отливает желтизной, черты лица резковаты, нос слишком длинен и вкупе с иссиня-черными волосами напоминает о вороне. И глаза такие же, как у птицы: круглые и внимательные. Одежда не слишком уже молодой, но далекой и от увядания дамы ничем не отличается от костюмов ее спутников: те же штаны со шнуровкой, рубашка, довольно плотно облегающая тело, с высокими манжетами, короткие сапоги, чулком сидящие на ноге. Накрыть все это сверху маскировочной накидкой, и получится еще один Егерь. Впрочем, она и так к ним принадлежит. Но какие задачи выполняет? Не сражается же в первых рядах.
— С кем имею честь говорить?
— Это Нэния, наш лекарь.
— Мне не доводилось раньше видеть Мастера так близко, — с непосредственностью ребенка заявила брюнетка. — Но я всегда думала, что добиться столь выского титула в таком… молодом возрасте невозможно.
— И это говорит человек, который только и делает, что спасает жизни? Уж вы-то должны знать, госпожа, что для сердца, в котором пылает огонь, нет ничего невозможного!
Женщина опустила ресницы, потом снова взглянула на меня. С интересом, который вовсе не воодушевил капитана: Хигил проследил ее взгляд и с трудом удержался от восклицания, полагаю, в мой адрес и совершенно нелестного. Вроде того, что нечего отбивать чужих подружек.
Ну, я тоже хорош: парней предупреждал, а сам не ведаю, что творю. Но в чем моя вина, если вежливое и искреннее уважение принимается собеседницами едва ли не за признание в безоговорочной симпатии? Конечно, женщинам такая мысль всячески льстит: неважно, насколько невзрачен тот, кто тебе кланяется, значение имеет сам поклон.
— И все же… — Она сделала вид, что пропустила комплимент мимо ушей, но губы предательски дрогнули, стараясь справиться с торжествующей улыбкой: наверное, иного отношения к себе лекарка, слегка испорченная повышенным вниманием окружающих ее мужчин, и не ожидала. — Трудно представить, какие заслуги помогли вам получить титул Мастера.
Я с трудом удержал вздох в груди.
Вот теперь ситуация осложнилась почти убийственно. И дело не в проницательности, свойственной всему женскому роду, угадывающему истину по несуществующим признакам… Не люблю, когда на мне отрабатывают очарование. Наверное, по той простой причине, что женщины, которых я знал с первых дней своей жизни, добились моего восхищения совершенно противоположным образом: не тратя на меня времени и сил, разве только, чтобы выразить презрение. Болезненный опыт детства и юности не прошел даром: в любом словесном поединке между мужчиной и женщиной я вижу игру, имеющую одну-единственную, прямую и ясную цель (благо возможностей для наблюдения и анализа у меня было предостаточно). Но знание правил и умение играть — еще не повод потакать чужому самолюбию. Своему, кстати, тоже.
120 
