«Кто приказал вам бросать бревна?» — строго спрашивает он.
«Сам покойный», — со слезами на глазах отвечают Семэп с Мыколой.
«Неужели сам покойный приказал бросать бревна ему на голову?» — не верит Нуразбеков.
«Он крикнул: „Давай-давай!“ — объясняют Семэн с Мыколой. — Вот мы и дали».
Проводится следственный эксперимент: Нуразбеков с Семэном и Мыколой опять поднимаются на купол здания. Нуразбеков заглядывает вниз и убеждается, что сверху ничего не видно. Хорошо. Он спускается вниз, кричит: «Давай-давай!» и наступает на те же грабли: плачущие Семэп и Мыкола илюют на ладони, швыряют второе бревно на голову ротмистра Нуразбекова, и вечный следователь тут же отбывает вслед за Блерио в иную реальность, подтверждая тем самым наблюдение древних о том, что один и тот же человек в разных ситуациях может быть и умным, и дураком, и героем, и трусом, и просто с похмелья невнимательным человеком.
ГЛАВА 14. Обед в доме с химерами
Нам прислали много хохлацкого сала и колбас. Вот блаженство!
ЛЮСЬКА СВЕРДЛОВА-ЕКАТЕРИНБУРГ
Долгожданная и таинственная Люська, о которой так часто и с каким-то тайным умыслом вспоминал майор Нуразбеков, оказалась смазливой феминой с круглой короткой прической и кровавым хищным маникюром. Где-то Гайдамака ее уже видел… Вспомнил, вот где: Люська поразительно походила на купальщицу с его американской авторучки: переверни ее вверх ногами — получится тот же эффект. Была эта Люська в цветастом импортном халатике, одетом по этой жарище прямо на обнаженную натуру — «сплошные сиськи-масиськи», как сказали бы в Москве, или «повна пазуха цыцьок», как сказали бы в Гуляй-граде. Люська вкатила на бесшумной трехэтажной тележке с резиновыми колесиками обед на троих — вернее, на трех персон — и, нагнувшись и нисколь не скрывая глубочайшего декольте нежно-бархатного загара, стала накрывать прямо на письменный стол, постепенно превращая его в обеденный и небрежно задвигая книги и компрометирующие Гайдамаку бумаги на отопительный радиатор под подоконником, за спину майора Нуразбекова.
ОТСТУПЛЕНИЕ ПО ПОВОДУ ОБЕДА В ОДЕССКОМ КГБ
Интересно ли знать, что ели в Конторе на обед в застойные времена? В тот день на обед в одесском Комитете государственной безопасности подавали:
1. Мелкие темно-золотистые шпроты, складированные штабелями в глубокой щербатой тарелке с красивым вензелем «ООП» (вряд ли означавшим «Организация Освобождения Палестины», — скорее всего, «Одесское общественное питание»).
2. Поллитровую банку черномазых морщинистых маслин, напоминавших по цвету и консистенции отполированные сапоги лейтенанта Вовы Родригеса.
3. Большую зеленую кастрюлю салата «оливье».
4. Кубики сливочного масла с красной икрой.
5. Кубики сливочного масла с черной икрой.
6. Икру из синеньких (баклажан).
7. Отборные маринованные огурчики со взрывными малохольными помидорами.
8. Острый фаршированный перец.
9. Куриный бульон с фрикадельками в расписных узбекских пиалах.
10. Толстенные свиные отбивные (навалом) с гречневой кашей с подливкой.
11. Три граненых стакана настоящей крестьянской твердой сметаны, в которой стояли и не падали чайные ложки.
12. На десерт: растворимый бразильский кофе «Пеле» в пакетиках аэрокомпании «Пан-Америка», заварные пирожные (явно из ресторана «Киев») и отборные, с Привоза, грушки-яблочки.
13. Кроме того: три заиндевевшие в холодильнике бутылки «Боржоми» и громадный, в инее, китайский сифон с газированной водой с сиропом.
14. И, наконец, гвоздь (гвозди) программы: две бутылки армянского коньяка «КВВК» и одну бутылку экспортной «Московской» водки с медалями.
— Ну, я пошла. Мороженое потом принесу, а то растает, — пообещала Люська, с удовлетворением разглядывая свое хозяйство. — Сойдет. Кушайте на здоровье.
«Ну, так еще можно жить, — с изумлением подумал Гайдамака, позабыв даже о трех сторублевках в „Архипелаге ГУЛАГе“. — Так я согласен хоть каждый день на допросы».
В самом деле: обед был прост, без особых изысков, деликатесов и выпендрежа, но на достойном уровне, хотя и сервирован через пень-колоду. Тянул этот обед с коньяком и водкой, примерно, рублей на триста и явно превышал скромные финансовые возможности областного КГБ — ежу понятно, что железный Николай Николаевич постарался, вывернулся, не ударил лицом в грязь, но майор Нуразбеков все-таки остался недоволен и придержал Люську: