очень нудно 
174 
Я не успел додумать, какое место в моей жизни занимает голубоглазая гномка, потому что в борт фургона постучали. Примерно так, как стучат в закрытую дверь. Костяшками пальцев.
Я невольно вздрогнул. Кого это нелегкая принесла? Хок? Не думаю, чтобы за четверть часа он кардинально изменил свои манеры. Матушка? С ее стороны ждать подобной вежливости было просто глупо: зачем стучаться в собственный фургон? Принцесса? Вряд ли девочку отпустили бы одну во двор, особенно после происшествия со «старшей подругой»... Круг замкнулся. Кто же потревожил покой, тщательно взлелеянный вашим покорным слугой? Узнавать не хотелось. И не потому, что я мигом растерял последние крохи любопытства, о нет. Просто висок кольнула здравая мысль: сиди тихо, если хочешь провести остаток вечера и ночь без лишних усилий.
Стук повторился, но мысль не спешила уходить. Более того, привела свою товарку, которая авторитетно заявила: добрые люди в темноте по чужим фургонам не шастают! Я согласился. Сначала с первой мыслью, потом со второй. Мысленно протянул им обеим руки и представил, как мы водим хоровод. Круге на четвертом за пологом фургона раздалось тихое покашливание, и дребезжащий старческий голос спросил:
— Молодой человек, вы спите?
Разумеется, я не ответил. Еще чего! Ответ в любом случае был бы большой глупостью. Если я сплю, как я могу разговаривать? А если не сплю, зачем об этому кому-либо знать, кроме меня самого?
Прошло еще немного времени. Старик повторил попытку:
— Молодой человек?
Надо отдать ему должное — голоса незнакомец не повышал. То ли не хотел, чтобы о его визите стало известно посторонним, то ли попросту получил в юности урок хороших манер и прекрасно понимал, что, разбуди он меня бесцеремонным вторжением в чужую личную жизнь, доброжелательного общения не получится...
Вторая пауза была чуть длиннее, но завершилась совершенно неожиданно. Для всех, полагаю. Вместо того чтобы уйти (как вариант — обругав бессовестного соню), старик вздохнул и пробормотал себе под нос:
— Неужели он уже заснул? Ай-вэй, как дурно все получается... Что же мне делать?
Я услышал то, что вызывает у меня нездоровое стремление предложить помощь. Из тихого скрипа старческого голоса наружу выглянуло отчаяние. Это чувство бывает разным. Горестным, диким, яростным, усталым, растерянным. В каждом случае рецепт борьбы с таким противником — свой. Признаюсь честно: я бы не рискнул столкнуть с настоящим отчаянием свои нелепые попытки сделать мир лучше. Кое-какие недуги лечатся тем же, чем были вызваны, это известно каждому лекарю. А поскольку из меня целитель — как... Ну, скажем, как из гнома — моряк... Хватит о грустном!
Отчаяние старика было прежде всего печальным осознанием того, что судьба снова поставила подножку. Именно в тот единственный миг, когда все зависит от твердости шага. Это ощущение мне хорошо знакомо. Просто удивительно хорошо знакомо. Поэтому, услышав привычные нотки в совершенно чужом голосе, я замер. Вздохнул. Покачал головой и... буркнул:
— Что вам угодно?
Последовала еще одна долгая пауза, во время которой я изрядным усилием воли давил в себе желание выглянуть из-за полога исключительно ради того, чтобы увидеть, в какую именно сторону головой брякнулся наземь мой собеседник. По крайней мере, затянувшееся молчание могло объясняться и таким образом. Было бы просто замечательно — завершить несостоявшееся знакомство на столь умиротворяющей ноте, но... Мне опять не повезло. Старик устоял на ногах.
— Могу я обратиться к вам с просьбой?
О, уже и просьба подоспела! Догадывался же я, что ничего хорошего мне не светит...
— Смотря в чем она состоит.
— Вы не могли бы... присоединиться ко мне? В моих словах нет тайны, но их не следует доверять ночному ветру.
Даже так? Ты меня заинтриговал, старик! Надеюсь, кровопролития не намечается? Я расстегнул браслеты и выбрался из фургона на свежий воздух.
Мой посетитель и впрямь оказался старым. Очень старым. Высохшим. Выжженным безжалостным солнцем пустыни. Южный Шем, не так ли? Только там на себя навешивают необъятные куски полотна, называемые мекиль. Только там головной убор — неимоверно длинная полоса ткани, не менее сотни раз свернутая кольцами разных диаметров. Не спорю, выглядит красиво и загадочно. И во всем этом даже удобно ходить — знаю, пробовал: в тех же местах и в то же время, когда обзавелся любимой присказкой тармадских караванщиков... Да, «ай-вэй». Универсальное восклицание, могущее обозначать все что душе угодно. Как давно это было... И — как недавно...
174 
