43 
– О господи! – воскликнул Морозини, смяв газету и отбросив ее подальше. – Где этот чертов сукин сын такое отыскал?
– Ты же сам говоришь – чертов сукин сын, так что одному черту это и известно! – вздохнул Видаль-Пеликорн, подбирая газету с пола. – Но такого рода фокусы удаются лучше всего, когда к ним примешана доля истины...
– Как бы там ни было, но, если мне попадется под руку этот Мартин Уолкер, я заставлю его назвать свои источники!
И Альдо отправился на аукцион в самом воинственном настроении. Рядом вышагивал Адальбер, ни за что на свете не хотевший упустить многообещающее зрелище.
Им не так-то легко оказалось проникнуть в святая святых, они вообще не смогли бы попасть в зал без помощи одного из крепких агентов-савояров, которые следили за порядком и пытались справиться с толпой любителей сильных ощущений. Народу собралось столько, что нелегким делом было выловить из толпы обладателей приглашений, и администрации особняка Друо пришлось вызывать полицию, чтобы успокоить публику.
Впрочем, полиция уже и так была на месте. Пробравшись в первые ряды, предназначенные для возможных покупателей, Альдо нос к носу столкнулся с комиссаром Ланглуа, как обычно, одетым с иголочки и спокойно листавшим каталог аукциона, куда в последнюю минуту наспех прибавили листок с описанием «Регентши». Они поздоровались, причем в голосе полицейского прозвучала едва уловимая насмешка:
– С удовольствием вижу, что вы все еще у нас гостите, князь...
– Надеюсь, для вас это не стало неожиданностью? Но, может быть, мне не передали от вас разрешения вернуться домой? Или вы обо мне попросту забыли?
– Забыть о вас не так-то легко, но вполне может случиться так, что ваш... ваш карантин закончится уже сегодня.
Затем, более сухо, прибавил:
– Вас привело сюда любопытство?
– Нет, – так же сухо ответил Альдо. – Моя работа.
– Вы хотите купить знаменитую жемчужину?
– Я не очень люблю жемчуг, и к тому же у меня для нее нет никакого покупателя на примете.
– Историческая драгоценность – и вы ею пренебрегаете? Поразительно! Но не потому ли вы от нее отказываетесь, что она из тех, которые у скупщиков краденого и ювелиров называются «красными драгоценностями»?
– Знаете, почти все исторические драгоценности принадлежат к числу «красных», об этом и говорить нечего. А что, «Регентша» тоже такая?
– Можно подумать, вы об этом не знали! Неужели мне придется пожалеть о своих добрых намерениях?
– Ваших добрых намерениях?
Простодушие и безразличие – вот и все, что отразилось в это мгновение на лице Морозини. Он даже наградил комиссара Ланглуа чудесной улыбкой, которую тот, казалось, невысоко оценил.
– Я собирался сегодня же вечером позволить вам сесть в Восточный экспресс, идущий в Венецию. Видите ли, князь, я совершенно уверен в том, что именно «Регентшу» прятал в своем камине несчастный Петр Васильев, и вам это прекрасно известно, поскольку именно вы ее нашли...
– С чего вы это взяли?
– Из собственных размышлений, а также из наблюдений за некоторыми лицами, замеченными мной среди публики. Смотрите! Видите, вот сидит ваша подруга Маша Васильева с двумя своими братьями? Меня очень удивило бы, если бы она пришла сюда что-то купить. Тогда – зачем она сюда пришла?
– Пришла потому, что сегодня продают только русские драгоценности. Способ не хуже любого другого вдохнуть воздух родины! По крайней мере, я так предполагаю...
– У вас ведь на все найдется ответ, не так ли? – со смешком отозвался полицейский. – Но, откровенно говоря, я не понимаю, почему вы так упорно скрываете от меня правду. Ведь это не вы убили цыгана. Признаюсь, ваши мотивы от меня ускользают.
– Что ж, я объясню вам свое присутствие: здесь выставлен на продажу изумруд, о котором говорят, будто он принадлежал Ивану Грозному, и мне хотелось бы приобрести его для одного коллекционера...
Ланглуа несколько секунд задумчиво рассматривал элегантного и беззаботного на вид человека, сидевшего перед ним. Нет, эта красивая маска, любезная и непроницаемая одновременно, не дает никакой возможности прочесть правду. И, пожав плечами, комиссар заметил:
– В конце концов, может быть, так и есть... О, вот и виновник всего этого столпотворения!
Человек лет тридцати, с пронзительным взглядом и встрепанными светлыми волосами, довольно высокий, крепкого сложения, в хорошо сшитом, хотя и довольно поношенном твидовом костюме, прокладывал себе путь сквозь толпу, не слишком заботясь о тех, кого расталкивал локтями. Метод хоть и грубоватый, но действенный: вскоре он уже стоял рядом Ланглуа и Морозини.
43 
