очень нудно 
54 
– Но неужели они действительно рассказывают детям подобное?
– Я тебе напомнила, Гвидо – это все на твое усмотрение. Ведь не кто иной как ты настаивал, чтобы они изучали… сейчас – твоя точная формулировка – «западную культуру». Ну так Святой Бенедикт – это из него тот злосчастный пассаж? – и есть часть западной культуры.
– Но не могут же их такому учить!
– Спроси Кьяру. – Она опять склонилась над заметками.
Оставленный во взрывоопасном состоянии Брунетти решил: на следующий день так и сделает. Закрыл книгу, отложил и вытащил из стопки на полу возле дивана другую. Устроился поудобнее и углубился в «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия; как раз добрался до описания осады императором Веспасианом Иерусалима, когда зазвонил телефон. Он протянул руку к небольшому столику рядом и взял трубку.
– Брунетти слушает.
– Синьор, это Мьотти.
– Да, Мьотти, что случилось?
– Подумал, что надо вам позвонить, синьор.
– Зачем, Мьотти?
– Один из тех людей, к которым ходили вы с Вьянелло, мертв. Я сейчас там.
– Кто это?
– Синьор да Пре.
– Что случилось?
– Мы… не уверены.
– Что значит – не уверены?
– Может, лучше вам прийти и взглянуть, синьор.
– Где вы?
– Мы у него в доме, синьор. Это…
Брунетти прервал его:
– Я знаю, где это. Что произошло?
– В квартиру под ним с потолка потекла вода, и сосед поднялся посмотреть, что случилось. У него был ключ, так что он вошел и обнаружил да Пре на полу в ванной.
– И что?
– Похоже, упал и сломал шею, синьор.
Он подождал дальнейших разъяснений, но ничего не последовало.
– Позвоните доктору Риццарди.
– Уже сделано, синьор.
– Хорошо. Буду минут через двадцать.
Он положил трубку и повернулся к Паоле: перестала читать – заинтересовалась, чем кончится разговор.
– Да Пре. Упал и сломал шею.
– Маленький горбун?
– Да.
– Бедняга, вот не повезло! – отреагировала она импульсивно.
Брунетти воспринимал такое по-другому, конечно, – в соответствии со своими положением и профессией.
– Может быть.
Паола посмотрела на часы.
– Почти одиннадцать.
Брунетти уронил Флавия на Святого Бенедикта и поднялся.
– Стало быть, до утра.
Она тронула его за руку:
– Шарф надень, Гвидо, сегодня холодно.
Он нагнулся и поцеловал ее в макушку; взял пальто, не забыл шарф и вышел из дома.
Когда добрался к да Пре, увидел: полицейский в форме стоит через улицу от парадной двери. Узнав Брунетти, тот отдал честь и сказал в ответ на вопрос, что доктор Риццарди уже прибыл. Наверху – другой полицейский, Корсаро: в открытых дверях квартиры; тоже отдал ему честь и отошел в сторону.
– Доктор Риццарди на месте, синьор. Комиссар вошел и направился в дальнюю часть квартиры, – оттуда виден свет и доносятся мужские голоса. Шагнул, по-видимому, в спальню: у стены – низкая кровать, маленькая, как колыбель. Двигаясь дальше, ступил во что-то мягкое и жидкое. Сразу остановился и позвал:
– Мьотти!
Молодой полицейский тут же появился в дверях на дальней стороне комнаты.
– Да-да, синьор?
– Включите свет!
Мьотти сделал это, и Брунетти глянул на свои ступни, тщетно пытаясь утихомирить бессознательный страх, что он стоит в крови. Вздохнул с облегчением – это всего лишь мокрый ковер, пропитавшийся водой, которая натекла через открытую дверь ванной. Пошел дальше по комнате и остановился у освещенного дверного проема: там разные звуки, двигаются люди… Войдя, он увидел доктора Риццарди: склонился над лежащим на спине мертвым телом, как много, много раз.
Услышав шум позади себя, встал, подал было руку, но потом убрал и стянул тонкую резиновую перчатку; снова подал руку:
– Виопа sera, Гвидо.
Он не улыбался, но если бы и вздумал, это мало что изменило бы в аскетической суровости его лица. Слишком долгое созерцание насильственной смерти во всех видах сточило плоть с носа и щек, как будто лицо его сделано из мрамора и каждая смерть отколупывала очередной крохотный кусочек.
Риццарди отступил в сторону, открыв взору Брунетти маленькое тело: став в смерти еще меньше, да Пре как будто лежал у ног великанов. На спине, голова откинута назад, но не касается пола – одетая черепаха, которую перевернули и оставили лежать на спинном щитке забавляющиеся мальчишки.
– Что случилось? – спросил Брунетти.
54 
