24 
– Тьфу, тьфу, тьфу! Слава богу, что не с нами! Маме не говорите, а то давление, – тихонько предупредила Ленкина мать.
А смерть – вот она. Мы сидим у костерка, говорим негромко, пьем чай, а где-то в мертвецкой лежит длинное холодное тело девушки, с которой я говорила несколько часов назад. Как? Почему?
Но мне не у кого спросить об этом.
В конце концов, почему бы просто не забыть о ней?
Наша дискотека молчит. Однако у трансов к вечеру снова забухало, но не на поле, а в челауте, они так называют турбазовскую танцплощадку. Иван повел нас туда, мы и пошли толпой: я, Аня, Иван, Ленка с Лешей. Трансы здорово переоборудовали старую площадку, развесили длинные разрисованные полотнища, которые называли танцующими. Ветер трогал полотнища, они изгибались, взлетали, соединялись друг с другом, казалось, правда, танцуют…
Музыка звучала потише, видимо, аппаратура на поле была гораздо мощнее, но ее пришлось отключить из-за сырости. А может, они уже узнали о гибели девушки? Народ не танцевал, собирался кучками, сидел на ступеньках, каменных бордюрах, на краю невысокой эстрады. Здесь были почти все наши: я увидела Мишу, поварих, были ребята каратисты. Кто-то пил пиво, или вино из пластиковых стаканов, изредка люди переходили от одной группы к другой. Потом какие-то девушки принесли большие свечи в металлических подставках, расставили по кругу и зажгли их. Так мы и сидели молча, смотрели на вздрагивающие огоньки, думали, каждый о своем.
Аня все жалась к Ивану, словно искала защиты. И он обнял ее, как если бы был ее старшим братом, Аня положила ему голову на плечо и закрыла глаза. Мне захотелось уйти куда-нибудь в темноту этой сырой ночи, хоть какое-то время побыть одной, потому что не было никого рядом, кому я могла бы положить голову на плечо. Я встала и тихонько ушла.
Пробралась по тропинке среди зарослей на сосновую аллею и побрела к морю. Под навесом сидели какие-то люди, я подошла поближе, услышала быструю возню, чей-то смешок и шепот, потом на меня направили луч фонарика, и знакомый голос смущенно произнес:
– Маша?
Это был Женька, а с ним – одна из девчонок танцовщиц, имени которой я не запомнила.
– Ты чего бродишь одна? – Женька старался придать своему голосу большую уверенность, но у него плохо получалось.
– Да так… – неопределенно ответила я. Махнула рукой и круто развернувшись, побежала обратно на базу, поскорее закрыться в комнате и выплакаться, потому что мне хотелось немедленно зареветь, как в детстве, когда подступала обида, непонятная и необъяснимая. Но там, в детстве, прибегали мама или бабушка, уговаривали, объясняли, все расставляли по своим местам, вытирали слезы, ласкали… А теперь, в эту сырую страшную ночь я оказалась совсем одна, и знала, что никто не прибежит, не успокоит и ничего не объяснит. Теперь я должна была со всем справиться сама.
И я пошла к нашему домику.
Если бы не звуки музыки со стороны соседней турбазы, могло бы показаться, что в ущелье стоит мертвая тишина. Мамы и Ольги не было. Наверное, сидели на поляне у дикарей. Почему-то мое одиночество больше не тяготило и не пугало меня, оно мне стало нравиться. Я бросилась на свою кровать и расплакалась, разревелась, заглушая рыдания подушкой. Мне все мерещилась погибшая девушка, потом гогочущая огромная медсестра Эля делала ей искусственное дыхание, а одинокий москвич все просил ее о чем-то… металась экономистка, вся в розовом, она зазывно подмигивала и манила руками Женьку, а потом оказалось, что это уже и не Женька, а Иван, и Иван страстно целуется с экономисткой, а Валера осуждающе смотрит на них и говорит: «не нравится, отдаю деньги и – вперед!»
Я не заметила, когда уснула.
День шестой
Кто-то тряс меня за плечо, я открыла глаза и с трудом поняла, где нахожусь. Надо мной склонилась Ольга.
– Вставай, кажется, мы проспали завтрак.
Аня терла глаза, сидя на своей кровати.
– Ты куда вчера пропала? – шепотом спросила она.
– Сюда, – ответила я.
– Хоть бы предупредила, – она надула губы. – Мы с Ваней все ущелье обшарили. Я не знала, что и думать. Прихожу, а ты спишь без задних ног!
– Извини, не подумала, – мне не хотелось говорить с кем бы то ни было.
– Девочки! Подъем! – крикнула мама, заглядывая в комнату.
– Мы идем! – с досадой ответила я.
Ввалились в столовку, опухшие от сна. На столах стаканы с темной жидкостью. «Вино» – понимаю.
– Проспали? – елейным голосом спросила одна из поварих.
24 
