очень нудно 
66 
— Синьора Лючия, — начал он и осекся, увидев Бретт Линч, развалившуюся в мягком кресле, с книгой на коленях и бокалом красного вина в руке.
Она поразилась не меньше, но быстрее оправилась от изумления:
— Добрый вечер, комиссар. Чем могу быть полезной? — Она отставила бокал на стол, захлопнула книгу и улыбнулась.
— Я хотел сказать синьоре Лючии, что она может закрыть пустую гримерную, — объяснил он.
— Она наверняка внизу, смотрит из боковой кулисы. Она большая поклонница Флавии. Когда вернется, я скажу ей, чтобы заперла. Не беспокойтесь, все будет сделано.
— Очень любезно с вашей стороны. А вы, значит, на представление не пошли?
— Нет, — ответила она и, заметив его реакцию, в свою очередь спросила: — Вас это удивляет?
— Даже не знаю. Но если спрашиваю вас, то, наверное, все же удивляет.
Ее ответная ухмылка ему понравилась — и неожиданностью, и тем, как она смягчила резкость ее черт.
— Если вы поклянетесь, что не расскажете Флавии, то я признаюсь, что не большая любительница Верди и не особенно люблю «Травиату».
— Но почему? — изумился он, пораженный, что секретарь и подруга — назовем это так — самой знаменитой на сегодня вердиевской певицы-сопрано вдруг не любит эту музыку.
— Садитесь, пожалуйста, комиссар, — она указала на кресло напротив, — За ближайшие, — она покосилась на свои часики, — двадцать четыре минуты ничего особенного не произойдет.
Он уселся в предложенное кресло, повернув его, чтобы оказаться напротив своей собеседницы, и спросил:
— А почему вы не любите Верди?
— Не то чтобы не люблю. Кое-что у него мне нравится. «Отелло», например. Но это не моя эпоха.
— А ваша — это какая же? — спросил он, пытаясь заранее угадать ответ. Богатая современная американка, она, разумеется, предпочитает музыку столетия, в котором живет, — эпохи, сделавшей возможным самое ее существование.
— Восемнадцатый век, — ответила она, совершенно его огорошив. — Моцарт и Гендель, но — грехи наши тяжкие! — никого из них Флавия что-то петь не рвется.
— А вы не пытались ее к этому склонить?
Она взяла бокал со стола и, глотнув вина, поставила обратно.
— Кое к чему я сумела ее склонить. Но, похоже, не в моих силах заставить ее изменить Джузеппе Верди..
— Полагаю, тут нам исключительно повезло, — ответил он, с легкостью подхватывая этот тон, когда подразумевается куда больше, чем говорится. — Зато вам повезло в другом.
Он удивился, что она хихикнула, а еще больше — что он и сам рассмеялся.
— Ну, вот и свершилось. Я покаялась. Что, если теперь нам поговорить как людям, а не как персонажам бульварного романа?
— Я был бы этому очень рад, синьорина.
— Давай ты будешь звать меня Бретт, а я тебя — Гвидо. — Она перешла на «ты», первая сделав шаг навстречу.
И, встав с кресла, направилась в угол, где помещалась небольшая раковина. Рядом стояла бутылка вина. Наполнив вином другой бокал, она, вернувшись с бутылкой и бокалом, протянула его Брунетти.
— Ты вернулся, чтобы поговорить с Флавией? — спросила она.
— Нет, это не входило в мои намерения. Но мне все же придется с ней поговорить, раньше или позже.
— Зачем?
— Спросить, что она делала в гримерной Веллауэра в первом антракте.
Если она и удивилась, то виду не подала.
— Есть какие-нибудь версии? — поинтересовался он.
— А почему ты думаешь, что она там была?
— Потому что по меньшей мере двое видели, как она туда входила после первого действия.
— Но не после второго?
— Нет, не после второго.
— После второго она была тут, со мной.
— В прошлый раз ты уверяла, что она была тут с тобой и после первого действия. А это не так. Почему же я должен верить, что теперь ты говоришь мне правду, если тогда обманула? — Он отпил вина. «Бароло», и превосходное!
— Потому что это правда!
— С какой стати я должен в это верить?
— Видимо, объективных оснований для этого никаких. — Она неспешно потягивала вино, будто у них целый вечер в запасе. — Но все-таки она была здесь. — Американка осушила бокал и добавила себе еще. — Она правда зашла к нему после первого действия. Она мне говорила. Он изводил ее все эти дни, грозился написать ее мужу. И наконец она отправилась к нему.
— Причем выбрала для этого довольно странное время — посреди спектакля!
— А это вполне в духе Флавии. Она не особенно раздумывает, просто хочет и делает по-своему. Без этого она бы не стала великой певицей.
66 
