11 
Банщик тюремный, доложу я вам, особая порода рода человеческого. Как попадают в банщики тюремные, мне знать не дано. Знал бы как, сам бы банщиком бутырским заделался. Но не знаю, потому низменным трудом сочинителя перебиваюсь.
Так вот: даже немецкие тюремные банщики и те чародея уважали.
– Отчего же его не застрелят?
– Так ведь пули мимо него летят.
– Кто же главнее, папа наш, начальник административно-хозяйственной части, или чародей какой-то?
– Сдается мне, чародей главнее. Может такое быть, что он главнее и самого начальника тюрьмы.
Присвистнули: если так, то его по полной программе развлекать надлежит, с девками-затейницами.
Но чародей спешил. Ограничился пивом. И пил немного. Только для утоления жажды. И повторял про себя: «Не уснуть! Не уснуть! Не уснуть!»
13
А что делать, если делегат съезда, воспользовавшись правом тайного голосования, вычеркнул великое имя из списка, но другого не вписал, автографа своего не оставил? Нельзя же одну черту автографом считать, и эксперты по почерку не помогут. Полагаться только на выводы тех, кто микродефекты ручки будет искать?
Нет, товарищи. Экспертиз несколько. И самая главная (куда от нее уйдешь?) – экспертиза пальчиков. Список кандидатов – на чудесной бумаге. Бумага из Швеции доставлена. Да не простая бумага – среди сотен сортов хорошей бумаги выбрали такую, на которой лучше всего пальчики пропечатываются. Как на стеклышке. Но ведь в типографии, когда списки печатали… Вот как раз нет. В особой ведь типографии списки печатали. Печатали с понятием. И в Кремль доставляли с понятием. И раскладывали по столам, опять же, – с осторожностью. Так что на момент выдачи списка делегату никаких отпечатков на листе нет. Теоретически на списке могут оказаться только пальчики товарища делегата – получил список, вычеркнул одного, вписал другого и в урну бросай. В чужие руки тот лист не попадет. И тут перед урнами избирательными соответствующие товарищи зорко смотрят за порядком. Главное, чтобы чужая рука листочек не лапнула.
Ну а девушка смешливая с парашютным значком, которая делегатам листы раздает, ее пальчики тоже останутся?
Этот момент учтен. Объясняю: во-первых, девушка – своя. Если бы ее пальчики и отпечатались, то разобраться легко: вот ее пальчики, а вот твои, товарищ делегат. Но не оставляет девушка отпечатков. Подушечки ее розовых пальчиков прозрачным лаком «S-4» покрыты. Из Франции лак доставлен. Работает она без перчаток, а отпечатков не оставляет.
Так что, если какому-нибудь выдвиженцу-выскочке ударит в голову хмель полудетского озорства, если черкнет по великому имени, автографа не оставив, то все равно никуда ему не деться: до своей Сибири не доедет. Туда шифровку шарахнут, мол, как быстрорастущий, как делегат съезда, получил ваш боевой товарищ новое назначение на секретную работу, с намеком, вроде в шпионы.
Но попадет он не в шпионы, а в другое место. Жизненный поток понесет его совсем в другую сторону.
И вряд ли тот поток правильно называть жизненным.
Глава 4
1
Дядя Вася-вязатель, он же – Вася-киношник, знай себе ручку крутит, делегатов радостных снимает. Голосуйте, дорогие товарищи, зачеркивайте кого нравится, вписывайте кого хочется… Много вас таких было. На предшествующих съездах. Дядя Вася вот так же всех вас и снимал, уважаемые. К примеру, на прошлом съезде, на XVII. Делегаты тогда, как и сейчас, тоже прикидывались честными гражданами. Надо признаться, со стороны так и казалось. Представлялось, что все они (или в большинстве своем) – наши родные советские люди… А что оказалось? Оказалось, что почти поголовно съезд предыдущий был вражеским, шпионским, предательским и вредительским. Больше половины делегатов вскоре перестрелять пришлось. Многих, ох, многих дядя Вася потом повторно снимал. Но уже индивидуально. В камере смертников. Интересно хронику старую крутить: вот голову гнут делегатскую, вот делегат сапог палача лижет, вот он, гад, кричит, что товарища Сталина страсть как любит, что жизнь готов отдать… Ну и отдай. В чем проблема? Сапог-то зачем слюнявить?
Ах, как товарищ Сталин такие кадры смотреть любит. По многу раз без перерыва. А потом заказывает тех же врагов показывать не в расстрельном коридорчике, а на съезде: вот они – гордые, пузатые, надутые, в орденах, вот они в президиуме восседают, вот с трибуны речи кричат. Сейчас-то сразу видно: вон тот орденастый, ну конечно же, враг, вон какая у него улыбочка сладенькая. Но тогда, на прошлом съезде (дядя Вася честно себе в этом признается), его подозрение падало на отдельных типов, но никак не на большинство. Смотрит Вася кадры старые, своей наивности дивится: ну как же вон того усатого не распознал – глаза-то, глаза у него вражеские. А усищи какие распустил! Ну ведь видно же! А разве вон у того на морде не написано, что шпион? Даже не маскируется! Ишь, прищурился. Смотришь кадры старые – дрожь по телу: товарищ Сталин один, а вокруг него враги стаями так и вьются, так и мечутся. И по глазкам их плутовским видно: заговоры плетут, планы вынашивают!
11 
