92 
– Убейте его! – воскликнула госпожа Исс. – Хватит тратить на это время! Мы сначала покончим с ним, а потом решим, кому владеть Жемчужиной.
Элрик вздохнул чуть ли не с сожалением и сказал:
– Я бы советовал тебе подумать, госпожа, а то я могу потерять терпение. Если я извлеку из ножен свой меч, то перестану быть благоразумным и милосердным…
– Убейте его! – гнула свое женщина с закрытым лицом. – И покончим с этим!
На лице Маната Исса было такое выражение, будто его приговорили к чему-то более страшному, чем смерть.
– Моя госпожа…
Она вышла вперед. Конический колпак раскачивался на ее голове. Она протянула руку и вытащила меч из ножен Маната Исса. Она занесла меч, собираясь снести альбиносу голову.
Элрик стремительно перехватил ее руку. Его движение Было броском атакующей змеи. Он держал ее запястье в кольце своих пальцев.
– Нет, моя госпожа. Клянусь, я делаю все, чтобы вразумить вас…
Буревестник зашептал, зашевелился у него на боку.
Она уронила меч и отвернулась, потирая саднящее запястье.
И тогда Манат Исс нагнулся, чтобы подобрать свой упавший меч и делая вид, что хочет вложить его в ножны, но тут же незаметным движением попытался пронзить Элрика. Когда Элрик, предвидя этот выпад, сделал шаг в сторону и меч Маната Исса прошел мимо, на перекошенном от страха лице наемника-колдуна появилось выражение смирения. Элрик одним движением извлек из ножен Черный Меч, который начал петь свою странную демоническую песню и засиял жутковатым Черным сиянием.
Манаг Исс испустил дух, когда меч пронзил его сердце. Рука, все еще державшая Жемчужину, словно вытянулась, возвращая драгоценность Элрику. Через мгновение Жемчужина вывалилась из его пальцев и покатилась по полу. Трое из членов Совета ринулись было вперед, но, увидев гаснущие глаза Маната Исса, вернулись на свои прежние места.
– Скорее! Скорее! Скорее! – закричала госпожа Исс, и, как и предполагал Элрик, отовсюду, из всех укромных мест Дворца Заседаний, держа на изготовку свое оружие, стали появляться члены различных сект наемников-колдунов.
И тогда альбинос усмехнулся своей жуткой боевой ухмылкой, его красные глаза засверкали, его лицо превратилось в маску смерти, а его меч – в орудие мести его собственного народа, баурадимов и всех тех, кто за прошедшее тысячелетие пострадал от несправедливости Кварцхасаата.
Он предлагал взятые им души своему покровителю – герцогу Ада, могущественному герцогу Ариоху, который разжирел на множестве жизней, посвященных ему Элриком и его мечом.
– Ариох! Ариох! Кровь и души моему повелителю Ариоху!
И тут началось кровавое побоище.
Рядом с этой бойней меркли все другие сражения. Это была бойня, которая никогда не будет забыта и навсегда сохранится в анналах народа пустыни, узнавшего о ней от тех, кто бежал в ту ночь из Кварцхасаата, предпочитая отдаться на милость безводной пустыне, чем предстать перед белым смеющимся демоном на баурадимском коне; этот демон скакал по их прекрасным улицам и объяснял им, какой может быть цена самодовольства и бездумной жестокости.
Ариох! Ариох! Кровь и души!
Они рассказывали о белолицем существе из Ада, чей меч сиял невиданным сиянием, чьи малиновые глаза светились непреодолимым гневом, которым, казалось, овладели какие-то потусторонние силы, а он сам уже был не их властелином, а жертвой. Он убивал без жалости, без различий, без жестокости. Он убивал, как убивает взбесившийся волк. И, убивая, он хохотал.
Этот смех навсегда останется в стенах Кварцхасаата. Он будет звучать в ветре, приходящем из Вздыхающей пустыни, в музыке фонтанов, в ударах кузнечных молотов и молоточков ювелиров, работающих над своим товаром. Останется и запах крови вместе с воспоминанием о бойне, о том ужасающем числе жизней, что покинули город, в котором больше не было ни Совета, ни армии.
Но никогда больше в Кварцхасаате не будут рассказывать легенд о мощи этой империи. Никогда больше этот город не будет относиться к кочевникам пустыни, как к животным. Никогда больше Кварцхасаат не будет почивать на лаврах гордыни, столь свойственной всем великим империям периода их упадка.
И когда смех смолк, Элрик из Мелнибонэ тяжело опустился в свое седло, убрал в ножны насытившийся Буревестник. Демонические силы все еще распирали его грудь. Он вытащил огромную Жемчужину и поднял ее к восходящему солнцу.
– Я думаю, теперь они заплатили справедливую цену.
92 
