181 
— Вилли, я знаю. Мне известно, что у тебя чистые мотивы, — проговорил он, чувствуя, как у него перехватывает горло, но осознавая, что у него один шанс на жизнь. — Ты понимал, что хотел сделать, и ты это сделал. Ты сделал достаточно, чтобы привлечь внимание. Позволь мне сказать вместо тебя. Позволь мне объяснить.
Манн отчаянно замотал головой:
— У меня отберут баржу. Лучше уж пусть пристрелят как собаку, чем отберут баржу.
Вдруг он прыгнул к Тони. В своем желании спрятаться Тони вскочил с кресла и бросился на пол, закричав от боли, когда коснулся дерева сломанными ребрами и разбитым плечом. Он съежился в ожидании удара, которого не последовало.
Тони не интересовал Манна. Его целью был ящик стола. Манн выдвинул его и, поискав в нем, вытащил большой нелепый револьвер. Буквально одно мгновение он с обожанием смотрел на него, а потом сунул дуло себе в рот. В бессилии, с ужасом Тони смотрел, как палец Манна нажимает на спусковой крючок. Однако громкого взрыва не последовало, послышался сухой металлический щелчок.
Манн вынул дуло изо рта и в изумлении уставился на него. В этот момент в рубку ворвалась Марийке, держа в вытянутой руке «вальтер». В долю секунды она оценила положение вещей: Тони на полу, Манн держит в руке револьвер. И она приняла решение.
Она нажала на спуск.
На этот раз кровь, мозги, кости разлетелись по безукоризненно чистой рулевой рубке «Вильгельмины Розен».
Все было кончено.
Эпилог
Им было что сказать друг другу; им так много нужно было сказать друг другу, что они не знали, с чего начать. И вообще, стоило ли начинать?
Встретились они на нейтральной территории. Сидели напротив друг друга в кафе в зале ожидания международного терминала в амстердамском аэропорту Схипхол. Мало того что это была ничейная полоса, так еще их свидание было ограничено во времени, ибо обоим надо было улетать.
Довольно долго они молчали, потому что молчать было легче, чем говорить. Носу Кэрол не суждено было стать в точности таким, как прежде, однако врачи из берлинской больницы неплохо поработали над ним. Синяки почти полностью сошли, однако припухлость около глаз осталась, словно Кэрол много плакала, прежде чем заснуть. На лечение Тони требовалось больше времени. Перебитые пальцы все еще болели, и ребра тоже постоянно давали о себе знать. Но все это было явлением временным.
Оба сделали все от них зависящее, чтобы справиться с физическим нездоровьем, но оба боялись, что душевные раны другого никогда не затянутся.
В конце концов Кэрол нарушила молчание:
— Помнишь, что напоследок сказал Радецкий?
Тони кивнул:
— Он победил, потому что ты никогда не освободишься от него?
— Да. — Кэрол помешала кофе в чашке. — Знаешь, он оказался не прав. Ему не удалось залезть ко мне в душу. Разве что в тело. А это не считается. Вот так. Это он не свободен. Потому что я залезла ему в душу. И он не победил.
Улыбка едва заметно коснулась губ Тони — и его глаз тоже.
— Я рад. Останешься в полиции?
— Это все, что я умею. Но с Морганом и его людьми работать не буду. Мне все равно, что он думает. Я не такая, как он, и не позволю, чтобы он убедил меня в обратном. Мне дали немного времени на раздумья по поводу того, чем я хочу заниматься и где хочу работать. А как ты? Будешь и дальше прятаться?
— Нет, больше не могу. Если последние несколько недель и прояснили что-то, то лишь одно — психологические портреты у меня получаются лучше всего. Вот вернусь, попытаюсь прощупать почву. Может быть, найдется что-нибудь для меня в Европоле. Я могу отлично ладить с такими полицейскими, как Петра и Марийке.
— Это хорошо. А я боялась, что ты опять убежишь.
Они опять надолго замолчали, и на сей раз первым заговорил Тони:
— Итак, куда отправимся?
Кэрол пожала плечами:
— Понятия не имею. Вперед и вверх.
— Мне нравится.
Кэрол улыбнулась:
— Не думаю, что у тебя есть выбор.
181 
