64 
– У нас на сегодня планы, – заявил Макс, испугавшись, что я воспользуюсь поводом и сбегу от него. – Ведь правда, Гелечка?
Я не удостоила его ответом, но подумала: «Ты за „наши планы" еще ответишь. Совсем обнаглел!»
Мы шли по улице. Уже начинало темнеть. Снежинки попадали в глаза и таяли на ресницах. Свет фонарей дробился в каплях, превращаясь в подвижный замысловатый узор из разноцветных огоньков. Макс болтал, как радио со сломанным выключателем, я мечтала о Саше. Точнее, я думала: «Саша», а остальное приходило само. Как он смеется, когда тетя Наташа делает ему замечания; как сидит на диване, откинув голову, и с презрительным видом смотрит телевизор; какие у него бездонные глаза, сколько в них уровней и смыслов. «Золотые хлопья света – роковые капли мрака, – непроизвольно начала я нанизывать сравнения, – лунный луч из поднебесья, заблудившийся в пещере, – серый камень озаривший, сплошь покрытый древней вязью, – задрожала капля мрака, не упав… он весь – загадка, и ее не разгадаешь, только край души увидишь, заглянув сквозь каплю мрака…»
– Хочешь, в субботу съездим в Пушкин?
До меня постепенно дошло, что Макс задал какой-то вопрос.
– Говорю, хочешь, за город съездим?
– Да мне…
– Только не говори, что тебе все равно, – дрогнувшим голосом произнес Макс. – Я уже слышать этого слова не могу.
Я хмыкнула. Слышать он не может! Да что он о себе воображает? А в Пушкин я ехать не хочу. У меня на субботу другие планы – я собираюсь возвращать Саше «Кладбище домашних любимцев» Стивена Кинга. Полдня буду предвкушать и собираться с духом, пятнадцать минут общаться и оставшиеся полдня – перебирать впечатления и ловить кайф.
Макс вдруг остановился.
– Слушай, я правда так больше не могу, – дрожащим голосом сказал он. – Тебе, по-моему, все равно, есть я рядом или нет.
«Ошибаешься, дорогой, – подумала я. – Без тебя гораздо лучше».
– Ну чего ты все время молчишь? Скажи хоть что-нибудь, – умоляюще произнес Макс, хватая меня за руку.
Ладони у него были горячие и липкие. Я выдернула руку и спрятала ее в карман. Его прикосновение было мне неприятно.
Макс это почувствовал. Он покраснел и срывающимся голосом сказал:
– Зачем ты вообще со мной ходишь, если тебе на меня наплевать?
– Я к тебе нормально отношусь, – возразила я. – Положительно.
– Ты общаешься со мной, когда тебе нечем больше заняться. Ты меня унижаешь своим высокомерием. Каждый раз, как я тебе звоню, чувствую себя как оплеванный…
– Так не звони, – сердито сказала я. Присутствие Макса начинало меня конкретно тяготить.
Макс отвернулся и не ответил. Некоторое время мы шли молча.
– Я решил, что нам нужно расстаться, – наконец сказал он дрожащим голосом.
– Ну, если ты так хочешь… – протянула я без особого энтузиазма.
В принципе, подумала я, он меня не очень доставал, а наличие поклонника греет самолюбие и вызывает у подруг здоровую зависть…
– Расстаемся?
Макс остановился.
– Что, прямо здесь? – удивилась я.
– Почему бы и нет?
– Ну, пока.
Макс закусил губу, развернулся и пошел в обратную сторону. «Ой-ой-ой, какие мы решительные», – пробормотала я, глядя ему вслед, и направилась вперед по улице. Через две минуты Макс меня догнал и пошел рядом, как привязанный.
– Что, совсем гордости нет? – неприязненно спросила я.
– Ты мне дороже гордости, – глухим голосом сообщил Макс.
«Не дай бог мне когда-нибудь дойти до такого унижения», – подумала я.
– Я все-таки пойду, – сказал Макс через полминуты. – Проводить тебя до метро?
– Иди, иди, – радостно ответила я. – А я еще погуляю.
Макс ушел. Видно было, что он до последнего надеялся, что его окликнут. Я осталась одна. Наконец-то! В душе нарастал непонятный восторг; мне словно стало легче дышать. Я стояла посреди улицы и смотрела, как вокруг по обледенелому асфальту ползут гонимые ветром сухие листья, словно армада мертвых кораблей. Черный прозрачный воздух над крышами становится синим, бархатистым, украшенным, как стразами, первыми звездами. Прохожие – не более чем светотеневые эффекты в переливах этой стеклянной тьмы. Где-то поблизости, в колючей от холода темноте за домами, излучает жар невидимое солнце – Белая Башня, где живет Саша. Никого нет между нами. Какой кайф – одиночество и свобода! Я исчезаю, растворяюсь в этом вечере, расцветаю электрическими огнями, превращаюсь в ветер.
ГЛАВА 16
Как Геля ради любви нарушает все правила демиургии
Ночь одевает мир непроницаемой тьмой.
64 
