107 
В одиннадцать часов она приехала в Аргос. Свернула к дому, который снимала, но передумала и отправилась к месту раскопок. Большинство, наверно, уже разъехалось по домам, но все-таки кое-кто остался подготовиться к зиме. Но там вообще никого не было. Пусто, заброшено. Все, что полагалось запереть, — заперто. Даже сторожей нет.
Самый одинокий момент в ее жизни, так она чувствовала. Естественно, ничто нельзя сравнить с шоком, испытанным ею, когда она обнаружила мертвого Хенрика. Но здесь одиночество было другое — тебя словно бросили одну в бесконечном пространстве.
Она вспомнила мысленную игру, которой они иногда забавлялись с Ароном. Что бы ты сделал, если бы оказался последним человеком на земле? Или первым? Но Луиза так не вспомнила ни предложений, ни ответов. Сейчас речь шла уже не об игре.
Подошел старик с собакой. Он регулярно посещал раскопки. Его имени она не помнила, но собаку точно звали Алиса. Он вежливо приподнял кепку и поздоровался. Заговорил по-английски, медленно и обстоятельно, словно ему нравилось практиковаться.
— Я думал, все уехали.
— Я ненадолго. До весны здесь все замрет.
— Последние уехали неделю назад. Но вас, госпожа Кантор, с ними не было.
— Я была в Африке.
— Так далеко. Не страшно?
— Что вы имеете в виду?
— Ну все это... дикое? Ведь это так называется? T’he wilderness?
— Там, пожалуй, как здесь. Мы с легкостью забываем, что люди принадлежат к одной семье и во всех ландшафтах есть нечто схожее. Если мы действительно происходим с африканского континента, значит, у нас у всех была одна праматерь.
— Вполне возможно. — Он с тревогой посмотрел на свою собаку, которая улеглась, положив голову на лапу. — Не переживет она эту зиму.
— Болеет?
— Старая очень. Думаю, ей чуть не тысяча лет. Классическая собака, античный реликт. Каждое утро я наблюдаю, с каким трудом она встает. Теперь я выгуливаю ее, не наоборот, как бывало раньше.
— Надеюсь, она выживет.
— Увидимся весной.
Он снова приподнял кепку и зашагал дальше. Собака на негнущихся ногах поплелась следом. Луиза решила навестить Василиса в его офисе. Пора окончательно подвести итоги. Она осознала, что больше никогда не вернется сюда. Раскопки возглавит кто-нибудь другой.
Ее жизнь поворачивалась в другую сторону, в какую — она не знала.
Она остановилась в городе возле офиса. Увидела в окно Василиса. Он говорил по телефону, что-то записывал, смеялся.
Он забыл меня. Для него меня больше нет. Я была лишь случайным товарищем, с которым можно спать и заглушать боль. Тем же он был и для меня.
Она уехала прежде, чем он ее заметил.
Приехав домой, она долго искала ключи. Мицос, без сомнения, заходил к ней. Из кранов не капало, ненужные лампы выключены. На столе в кухне лежали письма — одно из Шведского института в Афинах, другое — от друзей. Она оставила их нераспечатанными.
На раковине возле маленького холодильника стояла бутылка вина. Луиза откупорила ее, налила себе бокал. Столько, сколько выпила за последние недели, она никогда в жизни себе не позволяла.
Мест для отдыха уже нет. Она находилась в непрестанном внутреннем движении, которое не всегда совпадало с внешним, захлестнувшим ее вихрем.
Выпив вина, она уселась в скрипучее кресло-качалку Леандра. И долго смотрела на свой проигрыватель, так и не решив, что послушать.
Опустошив полбутылки, она подошла к письменному столу, достала бумагу и авторучку и начала медленно писать письмо в университет Уппсалы. Объяснила свою ситуацию и попросила о годичном отпуске за свой счет.
Мои боль и отчаяние таковы, что с моей стороны было бы самонадеянно считать, что я смогу взять на себя ответственность, необходимую для руководства раскопками. В настоящее время я пытаюсь изо всех сил — если они еще остались? — справиться с собой.
Письмо получилось длиннее, чем она рассчитывала. Просьбу об отпуске следовало бы изложить короче. То, что она написала, выглядело как мольба или скорее растерянная исповедь.
Ей хотелось, чтобы они узнали чувства человека, потерявшего единственного ребенка.
В одном из ящиков она нашла конверт и запечатала письмо. Лаяли собаки Мицоса. Луиза села в машину и отправилась в ближайшую таверну, где обычно ела. Хозяин был слепой, неподвижно сидел на стуле и, казалось, медленно превращался в статую. Его невестка готовила, а жена подавала. Никто из них не знал английского, но Луиза привычно прошла в тесную, закопченную кухню, показывая блюда, которые ей нравились.
107 
