очень нудно 
98 
Лусинда встала.
— Поблизости есть интернет-кафе. Я была там один раз с Хенриком. Сейчас оденусь и провожу тебя туда.
Лусинда скрылась в доме. Ребятишки не сводили глаз с Луизы. Она улыбнулась. Ребята заулыбались в ответ. У Луизы потекли слезы. Ребята продолжали улыбаться.
Лусинда вернулась, и Луиза вытерла глаза. Они свернули на длинную улицу, носившую имя Ленина. Лусинда остановилась рядом с булочной, делившей помещение с театром.
— Надо было накормить тебя завтраком.
— Я не голодна.
— Ты голодна, только не хочешь в этом признаться. Никогда не могла понять, почему белым людям так трудно говорить правду об обыденных вещах. О том, что хорошо спишь, что поел, что мечтаешь переодеться в чистую одежду.
Лусинда зашла в булочную и вернулась с бумажным пакетом, в котором лежали две круглые булки. Одну она взяла себе, другую отдала Луизе.
— Будем надеяться, что однажды все разъяснится и хорошо кончится.
— Умби — второй покойник, которого я видела в своей жизни. Первым был Хенрик. Неужели у людей нет совести?
— У людей почти никогда нет совести. У бедняков потому, что у них нет денег, у богачей потому, что они полагают, будто это для них слишком дорого.
— Хенрик имел совесть. Он получил ее от меня.
— Хенрик, думаю, не отличался от большинства других!
Луиза повысила голос:
— Он не был как все другие!
— Хенрик был хороший человек.
— Более чем.
— Можно ли быть более чем хорошим?
— Он желал другим добра.
Лусинда громко скрипнула зубами. После чего отвела Луизу в тень маркизы, висевшей над окном обувного магазина.
— Он был как все. Не всегда хорошо поступал. Почему он сделал со мной то, что сделал? Отвечай!
— Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
— Он заразил меня ВИЧ. Он виноват. Первый раз, когда ты меня об этом спросила, я ответила отрицательно. Считала, что с тебя и так довольно. Больше такого не будет. Я говорю то, что есть. Если ты уже не сообразила.
Лусинда бросала злые слова в лицо Луизе. Та не пыталась сопротивляться, понимая, что Лусинда права. Луиза подозревала истину еще с тех пор, как приехала в Мапуту. Хенрик скрыл от нее свою болезнь, никогда не говорил о квартире в Барселоне. После его смерти, сейчас, когда она сама казалась себе мертвой, ей пришлось признать, что она почти не знала его. Когда все изменилось, она точно не знала, наверно, перемена происходила постепенно, незаметно для нее. Хенрик не хотел, чтобы она обнаружила, что он становится другим.
Лусинда зашагала по тротуару. Она не ждала от Луизы ответа. Швейцар возле обувного магазина с любопытством смотрел на обеих женщин. Луиза так возмутилась, что подошла к швейцару и закричала по-шведски:
— Чего уставился? Мы любим друг друга. Мы — друзья. Злимся, но любим друг друга!
Она догнала Лусинду и взяла ее за руку.
— Я этого не знала.
— Ты решила, что я заразила его. Безапелляционно предполагала, что заразу принесла черная шлюха.
— Я никогда не считала тебя проституткой.
— Белые мужчины практически всегда считают черных женщин доступными, когда угодно и где угодно. Если молодая и красивая черная девушка двадцати лет от роду говорит жирному белому мужику, что она его любит, он верит ей. Приезжая в бедную африканскую страну, он воображает себя всесильным. Хенрик говорил мне, что так же обстоит в Азии.
— Хенрик ведь никогда не относился к тебе как к проститутке?
— Честно говоря, не знаю.
— Он предлагал тебе деньги?
— Это необязательно. Многие белые мужчины полагают, что мы должны быть благодарны, что нам позволено раздвигать ноги.
— Отвратительно.
— Бывает еще отвратительнее. Если рассказать о девочках восьми-девяти лет.
— Я отказываюсь это слушать.
— А Хенрик не отказывался. Как бы гадко все это ни было, он хотел слушать. «Я хочу знать, тогда я пойму, почему не хочу знать». Так он сказал. Сперва я думала, он просто выпендривается. А потом поняла: он и вправду говорит то, что думает.
Лусинда остановилась. Они подошли к интернет-кафе, которое помещалось в отремонтированном каменном доме. На тротуаре на узеньких циновках сидели женщины, предлагая на продажу свои товары. Прежде чем войти внутрь, Лусинда купила несколько апельсинов. Луиза пыталась задержать ее на улице.
— Не сейчас. Мы поговорим об этом позже. Я не могла не рассказать тебе правду.
98 
