Я с любопытством выглядывала из-за его плеча. С прошлого года здесь почти ничего не изменилось. Те же оштукатуренные стенки с вертикальными рядами загадочных знаков, деревянные колонны, концентрические соломенные маты. В отмытые окна лился полуденный солнечный свет. Так и хотелось поваляться на этих матах и позагорать, как на пляже. Над дверью багровел знакомый лозунг: «Мы пользуемся материей, как оболочкой и оружием». С прошлого года он изрядно выцвел. Я с некоторым удивлением вспомнила, каким зловещим в свое время показался этот лозунг, потом прочитала то, что было написано под ним мелким шрифтом: «В. Соловьев», но эта фамилия ни о чем не сказала.
Впрочем, одно новшество здесь появилось. Вдоль стен тянулась длинная рейка, от которой книзу через равные интервалы спускались веревочки. На некоторых веревочках, тихо покачиваясь от сквозняка, висели картины в хрупких рамах. Другие картины штабелями стояли возле стен либо кучками лежали на полу.
– Графика! – с отвращением произнесла я приглядевшись. – Ненавижу графику!
Саша позвал еще раз, удивленно поднял брови и ушел в глубину мастерской, где виднелась еще одна дверь. Я принялась рассматривать экспозицию.
Прямо напротив входа висел большой рисунок. На нем был изображен хоровод каких-то премерзких карликов, которые в пляске двигались навстречу друг другу. Встретившись, они превращались в одно существо, из которого в обе стороны снова начинал вылезать хоровод. Я присмотрелась и радостно захохотала:
– О, в точности, как я предсказывала. – танцы уродов при полной луне!
– Вау! – почтительно понижая голос, воскликнула за моей спиной Эзергиль. – Это же Эшер!
– Какой еще Эшер? – буркнула я. Это имя почему-то вызывало у меня исключительно неприятные ассоциации.
– Эшер – один из величайших художников нашего столетия. – раздался голос из дальнего конца мастерской. Я увидела, что к нам направляется спортивного телосложения дед в джинсах и футболке с надписью «Принстон». Его надменное лицо с резкими морщинами, ястребиным носом и не по возрасту яркими темно-синими глазами было мне определенно знакомо. В руках дед держал картину в раме. За ним шел Саша, который нес целую стопку рисунков.
– Как же так, девушки. – произнес дед, окидывая нас с Эзергилью острым взглядом. – Пришли на выставку, а Эшера не знаете?
– Но ведь это же не подлинники? – спросила Эзергиль.
– Разумеется. – сухо рассмеялся дед. – Это отличные репродукции. Нам их делали на заказ в Германии. Я считаю, что для учеников нашего училища не знать Эшера – это просто позор.
– Они не из нашего училища. – вмешался Саша. – Я вам о них говорил по телефону. Геля и Эзергиль. Девчонки, это мой куратор Андрей Михайлович Савицкий.
– Счастливы с вами познакомиться. – кокетливо сказала Эзергиль.
Я же стояла столбом, внимательно рассматривая танцы карликов, чтобы не выдать своих эмоций даже взглядом. Да, это был именно он – тот самый дед, которого я видела здесь прошлой зимой, который покупал книги у Джефа в «Скептике» и который в разговоре с Хохландом намеревался засадить творца живой материи в подвалы академии. Первым моим порывом было немедленно удрать. К счастью, я вовремя вспомнила о том, что Савицкий никогда меня не видел и ничего обо мне не знает.
Между тем Савицкий продолжал нас рассматривать. Вернее, Эзергиль. Меня он удостоил лишь мимолетным взглядом.
– Мне кажется, я вас уже видел. – сказал он Эзергили, любезно улыбаясь. – Могу поклясться, что вы имеете отношение к Искусству.
– Вы не ошиблись. – ослепительно улыбнулась Эзергиль в ответ. – Самое прямое.
– Саша сказал мне сегодня странную фразу, которую я не совсем понял... Вам нужна информация... об одном из моих коллег?
– Я же говорил – о Хохланде. – подсказал Саша.
– Информация какого рода?
– Да это не Эзергили, а мне. – решила встрять я. – Дело в том, что меня направили учиться к Хохланду, а он...
Савицкий навел на меня свои синие глазищи, и следующие несколько секунд я чувствовала себя крайне неуютно.
– Для студентки вы слишком молоды. – заметил он.
– Я учусь в мастерской реальности на улице Савушкина. – пояснила я. – Третий год обучения. Хохланд, он... ну, типа, мой куратор.
Савицкий посмотрел на меня вдвое пристальнее, чем прежде.
– Как интересно. – пробормотал он. – Впервые слышу, чтобы Леопольдыч брался кого-то курировать, тем более не из академии.