121 
Сахемоти подумал, что, пожалуй, слишком рано убрал меч в сундук.
– Как ужасно сознавать, что вы бесцеремонно пользовались моей княжеской властью, а сами нисколько не принимали меня в расчет!
«Так я и думал, что все сорвется из-за какой-нибудь ерунды, – Сахемоти не спускал глаз с Касимы. – Но разве у меня был выбор? Что же с ней теперь делать?»
Княгиня остановилась и прижала руки ко лбу.
– Что же с вами делать? – произнесла она жалобно. – Я словно околдована. Знаю, что надо выйти отсюда и приказать всё остановить. Арестовать всю вашу труппу. Отложить представление, пока не откроется правда. Но я не могу. Я ничего не могу – даже заниматься государственными делами. В Ниэно меня ждет огромная гора документов, которые я должна была подписать еще месяц назад, но мне тошно даже вспоминать о них. Каждый день, проведенный не на побережье – потерянный день. Этот спектакль стал моим наваждением. И вы, мастер Звезда, – Касима взглянула на него, словно моля о милости. – Ринго верно говорил – вы словно призрак. Вроде бы и рядом, а не достать. Вы как горячая головня в руках: и так возьмешься, и этак – неловко, больно, а бросить – останешься в холоде и темноте… Вы как кость в горле – как засядет, так не избавиться до самой смерти… Что мне с вами делать?
– Попробуйте просто мне довериться, – мягко предложил Сахемоти. – Вы так проницательны – разве сами вы не видите, что для меня, как и для вас, важнее этого представления сейчас ничего на свете нет? Вы всё еще не верите мне, Иро? Хотите, поклянусь?
– Видно, недаром мне ночь за ночью снятся адские бездны, – дрожащим голосом сказала Касима. – Мы с вами встретимся в преисподней, мастер Звезда – для тех, кто нарушил свой долг. Не клянитесь, чтобы не стать еще и клятвопреступником.
И она выбежала из зеркальной комнаты.
Сахемоти тщательно закрыл за ней дверь, повернулся спиной к зеркалу и надел маску дракона.
Глава 33. Представление начинается
Представление началось не слишком рано и не слишком поздно, а как раз вовремя – когда отступила ночная прохлада, но и до дневной жары было еще далеко. К тому времени, как прибыл княжеский двор, гора Омаэ и окрестные холмы почернели от народа. Многие простолюдины прибыли еще затемно, чтобы занять лучшие места; каждую сосну облепили гроздья рыбацких детишек. Солнце пригревало из-за края холма, бросая лучи прямо на нарядную крытую сцену, которая, как никогда прежде, напоминала летний дворец или храм. Блеск настила, запах лака и свежей соломы, вспыхивающие на солнце кристаллы соли, которую перед началом с серьезным видом рассыпал вокруг сцены Анук («Какой странный обычай…Не знаете, зачем? Это как в деревенских храмах – чтобы отогнать квисинов! Какие все-таки удивительные в народе суеверия…»). Нижняя терраса древнего святилища была усыпана ровным слоем белого песка. Этот песок загодя натаскали с пляжа и тщательно разровняли граблями, и теперь зрителям казалось, будто сцена, словно корабль, плывет среди белоснежных волн. Свежие сосновые ветки, оплетающие стойки крыши театра, пахли чем-то древним, волшебным, чуть тревожным.
Утро начиналось на морском берегу – и на сцене происходило то же самое. Молодой рыбак Умуги собирался на утренний лов. Незамысловатый сюжет и стилизованный простонародный язык реплик контрастировали со сложным, пропитанным символикой костюмом «рыбака» и его отточенными танцевальными движениями. Сцена была совершенно пуста – никакого реквизита, кроме веера в руках Херуки. Веер выписывал узоры, наполняя пространство сцены невидимыми предметами. Впрочем, невидимыми они были только поначалу; вскоре тихонько вышел на сцену мастер Терновая Звезда, встал сбоку под навесом, что-то зашептал – и зрители словно прозрели. Болтовня умолкла, всё внимание обратилось к сцене. Только некоторые аристократы, самые непонятливые, так и сидели, уткнувшись в свитки с подсказками. В свитках содержался краткий пересказ сюжета пьесы с необходимыми пояснениями – иначе как догадаться, что в первой сцене веер означает сеть, во второй – весло, а в третьей – парусную лодку. Простолюдины таких свитков с подсказками не получили, но происходящее им и так было понятно.
Солнце уже начинало припекать. Декламация сменялась танцем, трещали барабаны, пели флейты. Народ всё прибывал. Княгиня Касима в окружении толпы придворных расположилась почти у самой сцены, в собственном паланкине – разодетая в пух и прах, и при этом совсем не радостная. Справа от княгини на раскладном стуле, под шелковым зонтом восседал ее старший муж, хитрый набожный старик, которого втихомолку называли подлинным главой рода; слева – имперский наместник в роскошном чиновничьем кафтане и высокой черной шапке. Лицо наместника выражало неподдельную скуку – явился он только из вежливости и намеревался отбыть в столицу так скоро, как позволит этикет. Его многочисленная свита, сплошь состоящая из знатных имперцев, бесцеремонно захватила лучшие места.
121 
