очень нудно 
48 
— Родный мой! Что же не пишешь, вестей никаких не передаешь? А у меня недавно сердце заныло вдруг. О тебе сразу вспомнила. А ты — вот он, приехал. Радость какая!
— Оленька моя опять на сносях, — гордо сообщил Василий Ярославович. — К Рождеству, может статься, еще братик у тебя появится. Оглянуться не успеешь, под рукой твоей братья младшие дружину боярскую в сечу поведут, бок о бок за землю стоять будете, стеною. Да что же я, оголодал ведь с дорога? А я тебя тут держу… Степан, ты где там ходишь? Опять спишь? Баню бега топи. Перекусить с дороги князь да попариться пожелает, пыль верстовую смыть.
Никаких поздравлений с первенцем, никаких намеков. Не знали родители про то, что ненадолго бабушкой и дедом стали. Совсем не подозревали.
— Испей с дороги сбитеня горячего, — подошла бабка Ефрасинья, прячущая седые волосы под цветастым ситцезым платком, протянула корец и добавила: — Наконец-то заехали.
Андрей пригубил пряного напитка, передал его Пахому и, поддавшись внезапному порыву, снова крепко обнял мать.
«Сколько же ей лет? — подумалось ему. — Если так же, как Полину, выдавали да сразу первенца родила… Скажем, в шестнадцать… То сейчас ей шестнадцать плюс его девятнадцать — тридцать пять. А через тридцать будет шестьдесят пять. Не так уж и много. До уничтожения Руси доживет. Дольше — нет. Поляки сюда придут, османы, а престарелые рабы не нужны никому. Зарежут, чтобы не мешалась, и все…»
В трапезной отец продолжал рассказывать о своих планах, не забывая подливать в кубок вина себе и сыну, подкладывать ему на и без того полную тарелку куски тушеной убоины, щуки на пару, вареных раков. Мать просто смотрела на него, ничего не говоря и ни к чему не прикасаясь. Пахом же, тоже потерявший аппетит, сидя за столом смотрел куда-то себе между колен и рассеянно крутил за ножку оловянный кубок.
— За Дубовым бором пал намедни случился, — откинувшись на спинку кресла, продолжал рассказывать боярин. — Помнишь, позапрошлой зимой медведя там зимой брали? Так я на опустевшие земли трех страдников посадил, а рядом с выселками велел церковь срубить. Монахи священника пришлют. Не своего, не из обители послушника, но обещались. Мыслю, вокруг храма деревня вырастет. Потянутся смерды. Место там хорошее, ровное, озерцо. Токмо распахивай. Мансура помнишь? Тоже на старости лет на землю попросился. Вдову из Лук Великих себе привез. Глядишь, скоро малыши появятся. О службе ратной им расскажет — и они в холопы попросятся, в чистом поле сабелькой играть…
«Через тридцать лет церковь сожгут. Османы, ляхи — все равно. Вера христианская и тем, и этим ненавистна, — щелкнуло в голове Зверева. — Мансур не доживет, не молод, а сыновья его за Русь животы положат. Но напрасно…»
Раньше он не осознавал с такой ясностью, что поместье бояр Лисьиных после победы Османской империи полностью попадет под турецкую пяту. И законы тут будут совсем, совсем другие…
— …Богатая деревня будет. И десяти лет не пройдет, дворов до двадцати расширится, — продолжал хвастаться Василий Ярославович. — Будет кому братьев твоих прокормить да для похода снарядить. Я ведь еще три деревни заложил…
«Братьям будет по тридцать. Взрослые витязи. Будут биться, сложат буйны головы. На север не побегут, не тот корень в боярах Лисьиных, чтобы от врага убегать. А вот жены их полной долей рабской доли хлебнут. К тридцати наверняка дети появятся. Значит, и малышам невольничий ошейник уготован. Покорность, голод, унижение…»
— Кстати, Варю помнишь, бортника Трощенка дочку?
В сердце князя коротко кольнуло давнишним чувством — но полыхнуть ничего не полыхнуло. Слишком давно это было, слишком много чего случилось с той поры.
«Молоденькая совсем. Доживет. Но не более — не оставят».
— Так она тоже сына о прошлом годе родила. Замужем ныне за Терентием, что Мошкарином прозвали. Ну что рыбу все время ловил. Я его еще при вершах поставил. Больно ловок с рыбным промыслом. Так я им на большом озере, еще дальше за Дубовым бором, надел отрезал. Подъемные дал хорошие, от оброка на три года освободил да в Луки на торг дозволил ездить. Он уже сейчас приподнялся изрядно. Скоро, может статься, и сам работников набирать начнет. Доволен изрядно. И Варвара, по виду, тоже. Второго ждет.
Намек боярина он понял. Варенька вроде от барчука понесла, и отец сделал так, чтобы и у нее жизнь стала безбедной, и ребенок рос не в нужде. Горевать про подаренные Андрею ласки не станет. Но Зверев сейчас понимал услышанное совсем иначе и ничего хорошего из этого понимания в его душе не появлялось.
48 
