104 
Она перевела взгляд на уже готовые фотографии, ожидая встретить там запечатленным собственный ужас. Вместо этого она увидела красоту: Паолу, влюбленную если не в фотографа, то в его камеру, высокую женскую фигуру в длинном белом платье, плотно, как кожа змеи, облегающем ее. Свет играл на материи, искрившейся под его лучами, подчеркивая выпуклости тела — тяжелые груди, обтянутый шелком живот, удивительно красивый абрис бедер и зада. Издали она казалась не просто телом — явлением природы, частью пейзажа — эротическим холмом наметенного снега, воплощением природной женственности во всем, в каждом вылепленном ветром изгибе. Женщина менее элегантная в таком виде могла бы показаться чересчур пышной. Но эта женщина с уверенностью несла свое тело. Она была похожа на актрису, игравшую роль актрисы в «Сладкой жизни» — спелая красота перезрелости. Слишком женственная, чтобы ею владеть любому мужчине. Особенно этому.
Она попыталась глотнуть, но в горле было словно песком присыпано. Безумно хотелось пить. Растрескавшиеся губы были такими сухими, что, наверное, издавали шуршание, потому что он оторвался от работы и поднял над столом мокрые руки, в которых что-то держал — она успела заметить это, прежде чем поспешила закрыть глаза. Заметила она и как мгновенно напряглось его тело, он сделал как бы стойку, вслушиваясь, словно это он испытывал страх перед ней. Смешно.
Она опять взглянула на женщину из «Сладкой жизни». По-итальянски «La Dolce Vita»...
—Ciao [6], Андреа, — тихо проговорила она и замолчала, давая себе время соединить речь и мысль. «Голова» — это как? И как будет «болит»?
Она прошептала очень тихо, на пробу:
— Голова болит.
Он вскинул на нее глаза и несколько мгновений смотрел будто в нерешительности, не зная, что теперь делать.
— Что вы сказали? — И говорит он теперь по-другому — лучше, мягче, не так тщательно выговаривая слова.
Во второй раз получилось лучше:
— Я сказала: голова болит. Дайте воды.
— Вода на столике. Но пить надо не сразу. Лекарство еще в организме.
Она потянулась к стакану и стала лить из него мелкими глотками, как он и советовал. Помогло.
Уже много лет прошло с тех пор, когда итальянский был ей нужен для чего-то более существенного, чем резервирование номера в отеле или болтовня с попутчицами в поезде. А некогда было лето, когда и она сама была юной, и беглость ее итальянского была ей внове и радовала ухо, и она наслаждалась тем, как хорошо говорит, крутя роман с молодым тосканцем, которого она собиралась любить вечно, а в действительности через несколько лет и думать о нем забыла.
Возвращение во Флоренцию, как она теперь поняла, и явилось попыткой отыскать в себе этот язык, восхищенно внимая настоящему, ощущая зов будущего, как и груз прошлого. Как жаль, что все это привело лишь к смерти!
— Кто она была? — спросила она, указывая на женщину на веревке.
Он нахмурился.
— Я уже говорил вам. Ее зовут Паола. Это моя жена.
Он говорил на родном языке, что делало непростительным это смешение времен — употребление настоящего вместо прошедшего. Но она промолчала.
— Вы не верите мне, потому что не понимаете, почему она могла польститься на такого, как я. Знаю. Но вы ошибаетесь. Это моя жена.
Она набрала побольше воздуха в легкие:
— Ну а другие?
— Другие?
— Ну да, другие! Такие, как я.
Секунду он пристально смотрел на нее, потом покачал головой.
— Вижу, что вы не понимаете. Никаких других нет. Вы... вы...
— Первая? — негромко подсказала она, и поскольку он не мог затрудниться с подбором слова, она поняла, что смутило его не слово, а чувство, стоявшее за этим словом.
— Да. — Он произнес это так тихо, что она с трудом расслышала его. — Первая.
— О, господи! — Первая! Наверное, он даже не будет знать, что делать и как. Все произойдет ужасно, кроваво...
— Вы правы. Я действительно не понимаю, почему я? Ведь я даже и не похожа на нее.
— Не очень похожи, правда. Но на слух вы похожи.
— На слух?
— Ваш голос... Я услыхал его в то утро в кафе на виа Гвельфа. Вы говорили с официантом по-итальянски... сказали: «Можно мне стакан воды и чашечку эспрессо? » — Тут его итальянский прозвучал иначе — он говорил резче, подражая ее акценту. — Так прекрасно сказали. По-итальянски и в то же время по-английски. Если закрыть глаза, будто слышишь ее. Вы были Паолой.
104 
