9 
Местные жители – невысокие и стройные, как и все киримцы. Красивые, долго не стареющие женщины с кошачьими глазами и грубыми прокуренными голосами. Сутулые большеглазые мужики, загорелые до черноты, похожие на изможденных подростков. Рыбаки ходят полуголые, в отрепьях и высоких сапогах для защиты от змей, женщины до зрелых лет наряжаются и кокетничают. Смуглые мальчики и девочки, тонконогие и шустрые, как паучата-водомерки, с одинаковыми прическами-«метелками» на макушках, так много времени проводят в реке, как будто там родились, и каждое третье детское имя на островах в дельте Микавы – Лягушонок или Выползок.
Над узкой грязной полосой песка, истоптанной следами козьих копыт, топорщатся колючие заросли ежевики и свисают тяжелые ветви слив и яблонь. Из-за весенних паводков все дома в деревне строят на сваях. Лучшие дома – на самом берегу, где плодороднее земля, пышнее сады, откуда не надо далеко бегать за водой. Дома победнее выстроились вдоль пыльной дороги, которая идет по краю степи от Косы до Перевоза, где деревянные квисины со страшными раскрашенными харями охраняют паромную переправу от злых людей и чужих бродячих бесов.
На самом краю деревни, посреди густого неухоженного сада стоял бедный дом: запущенный, с почерневшей от времени тростниковой крышей, на деревянных столбах. Пол в доме подгнил и просел так, что посреди спальни образовалась здоровенная яма. По ночам под полом громко шуршали мыши. На чердаке жили черноголовые дятлы, которые с рассветом начинали долбить южную глухую стену, добывая из нее личинок древоточцев, и стуком будили обитателей дома – пожилую вдову и ее маленького внука.
Вдову звали бабушка Ута. Ее муж и сыновья давно погибли на бесконечной войне, которую вела империя где-то далеко на севере. Вторично замуж она не вышла, чтя память мужа, и тянула хозяйство в одиночку. Старая Ута отличалась жизнерадостным общительным нравом, и односельчане охотно выполняли свой родовой долг – помогали женщине, оставшейся без кормильцев, вырастить внука. Соседки притаскивали пожилой женщине целые корзины баклажанов и яблок, оставляли для нее на крыльце крынки с молоком и пахтой. Рыбаки, проходя по утрам мимо двора Уты, бросали ей через забор связки свежей рыбы. Бабушка Ута и сама не сидела сложа руки. Двор был прибран и ухожен, в доме – безупречно чисто. Правда, на сад ее сил не хватало. Вишни, сливы, абрикосы, грецкие орехи и тутовые деревья одичали без ухода и разрослись так густо, что в саду и в полдень царил полумрак. Там, где прежде были цветники, осталась только сухая серая земля, испещренная трещинами. Маленький огород изнемогал, страдая от недостаточного полива. Жалко было смотреть на пожухлую ботву редьки и листья баклажанов, когда они беспомощно лежали на земле под жгучим солнцем. Впрочем, овощей вызревало достаточно, чтобы Ута с внуком не голодали.
Внуку шел восьмой год. Это был тоненький черноволосый мальчик с большущими голубыми глазами, шалун и выдумщик, надоедливый, как москит. Как у всех односельчан, у мальчика было тайное родовое имя, известное только шаману, который его давал, и ками – хранителю рода Сок. А прежде чем наречь внука детским именем, Ута очень долго думала. Ведь это имя будет известно всем, в том числе и злым духам – квисинам, которые только и ждут, как бы украсть и пожрать беспомощную детскую душу. Поэтому с давних времен жители островов Кирим старались обмануть квисинов, чтобы те пренебрегли их младенцами и не стали забирать их себе. Как только ни обзывали они своих детей! Давали новорожденным женские имена, собачьи клички, презрительные прозвища: «девчонка», «нежеланный», «лишний рот», «заморыш», «заткнись», «чтоб ты сдох» – и всё, чтобы перехитрить злых духов. Ута посоветовалась с шаманом, со старостой, с соседками и придумала очень хорошее, удачное имя. Мальчик был назван в честь самого беззащитного и слабого из мелких прибрежных существ, которое к тому же живет один день, прямо-таки олицетворяя собой бренность и хрупкость жизни, – он получил имя Мотылек.
Глава 3
Ким попадает в неприятности
Ким вынырнул из тяжелого и невнятного сна, приоткрыл глаза, попытался приподняться и со стоном упал обратно на лавку. Голова трещала, в горле стоял ком, ныла каждая косточка. В ноздри ударила вонь, целый букет разнообразных тошнотворных запахов – от потного немытого тела до застарелой блевотины. Несколько минут Ким лежал пластом, пытаясь сдержать приступ тошноты. Рядом бубнили незнакомые голоса, кто-то хрипло рассмеялся – как железным скребком по ушам.
9 
