92 
Лишь когда солнце поднялось уже довольно высоко и ночная прохлада сменилась первым теплом, воины, облачившись в полный боевой доспех, начали снова выстраиваться на поле. Правда, на этот раз построение их оказалось куда более осмысленным, нежели это было накануне, когда отряды занимали позиции там, куда выходили с дороги.
Адмирал выстроил свою пехоту почти на всю ширину поля, прикрыв фланги справа и слева трехтысячными отрядами рыцарской конницы, а вооруженных мушкетонами ландскнехтов поставив в первый ряд — дабы своим залпом они смешали ряды атакующих русских отрядов. Швейцарских наемников Брагге спрятал в лесу, неподалеку от своей ставки — ударный отряд отборной пехоты он приберегал в резерве, в ответственный момент с его помощью можно окончательно исход сражения. Впрочем, имея вдвое больше сил, он и так не сомневался в успехе.
Зализа, верный русским воинским традициям, занял все пространство кованой конницей. Пешие отряды, в битвах участия обычно не принимающие, стояли за ней — справа, у густых зарослей орешника, новгородская судовая рать, посередине — спешившиеся и зарядившие пищали стрельцы, слева, почти опираясь на каменные валуны размером с избу, разношерстные отряды казаков и псковских охотников, одетых и вооруженных кто во что горазд — кто в панцирях, кто в рубахах, кто с секирой, а кто и с топором. За камнями, скрытые от глаз свенов камнями, прятались кауштинцы с семью пушками: пятью трехгривенными, заряженными чугунными ядрами, и двумя крупнокалиберными, сорокагривенными, снаряженные жребием. Не очень понимая, какой прок от осадных приспособ в открытой сече, Зализа просто оставил их на совести боярина Росина, уже не раз свое хитроумие доказавшего.
Выстроив полки, опричник решил долг свой воеводский исполненным полностью и отъехал к братьям и друзьям своим — в общую пятитысячную массу боярской конницы.
Над полем снова повисла напряженная тишина. Шведы ждали атаки гарцующей русской конницы, напоминающей летящую в небе огромную птичью стаю: постоянно живую, перемещающуюся, колеблющуюся, не имеющую ни формы, ни места, но в тоже время остающуюся единым целым — полная противоположность замершим в плотном строю закованным в сверкающее железо с головы до ног дисциплинированным рыцарям, за каждым из которых вытянулось в цепочку его копье — от одного до десятка кнехтов, готовых пойти в атаку за своим господином и защищать его, сражаться рядом с ним и умереть во имя его славы.
Зализа же, видя сотни мушкетонных стволов в первом ряду свенов, приближаться к ним отнюдь не стремился — знакомство с иноземцами из Каушты и их сноровкой в стрельбе из пищалей успело научить его уважению к новому огненному оружию. Правда, он прекрасно знал и основной недостаток этого оружия — почти втрое меньшую, нежели у лука, дальность стрельбы.
— Ну что, бояре? — громко спросил он, вытягивая из колчана лук. — Не посрамим земли русской?!
Опричник вытянул заветную стрелу — с белым гусиным оперением и глиняной свистулькой, примотанной к самому кончику, наложил ее на тетиву, натянул лук и пустил ее вверх, по направлению к вражьему воинству. Издав протяжный свист, темная черточка взмыла к небесам, почти замолкнув, а потом, с громким нарастающим пением рухнула сверху вниз куда-то в ряды вражеской пехоты.
Тотчас защелкали покрытые лаком, яловые и пергаментные луки со всех сторон, и на поле легла тень, словно от набежавшего на солнце облака — пять тысяч воинов, пять тысяч привычных к этому с детства бояр, каждый их которых успевал выпустить две стрелы еще до того, как первая попала с цель торопливо опустошали свои колчаны, путая широкие пехотные стрелы с гранеными бронебойными, не выбирая конкретной цели, а стараясь просто накрыть вражеский строй.
Тысячи стрел лились на шведский строй подобно дождю, вытыкаясь в землю между людьми, бессильно звякая о широкополые шлемы-морионы и кирасы пехоты — но по крайней мере одна из десяти стрел находила незащищенные руки, ноги, ступни, впиваясь в них или рассекая рукава и штанины, и кожу под ними остро отточенными краями. В полной безопасности могли чувствовать себя только рыцари — но они сидели верхом на конях, стеганные попоны которых защищали грудь и бока скакунов, но никак не их крупы и холки.
Ряды шведкой армии наполнились стонами и криками боли, смешанными с испуганным ржанием. Никто пока еще не падал в предсмертных судорогах, но кровь уже струилась по одеждам, стекая на землю, многие воины, ругаясь и богохульствуя, бросали оружие и садились в строю хватаясь за раненые ноги, или отступали за спины своим товарищам, демонстрируя всем торчащие из рук стрелы. И зрелище это мужества никому не добавляло.
92 
