очень нудно 
48 
Здесь, под защитой лесных игольчатых красавиц, ветер не ощущался совершенно, можно было спокойно скинуть шапку, свернуть налатник вместо подушки, подставить лицо лучащемуся теплу. Ведун закрыл глаза, но багряные отблески все равно плясали на веках, словно стучались в самые потаенные уголки сознания. Свет и тепло…
Олег вспомнил пройденный больше полумесяца назад обряд посвящения, вздохнул. Интересно, что это было? Местная магия окутанного аурой древности Дюн-Хора — или истинное знание, необъятное, как сама Вселенная? Способны ли заклинания и обряды оставшихся за сотни верст хранителей действовать здесь так же уверенно, как на далеком пустынном севере?
Ведун тряхнул головой, поднялся, открыл переметную суму, достал мешочек со смесью перца и соли, обошел стоянку, заключая себя и хрустящих ячменем лошадей в защитный круг, несколько щепотей кинул в котел, добавил туда же снега взамен вытопившегося, развернул тряпицу с крупно порубленной тушей белорыбицы, опустил пару кусков в котел. Копченая рыба вкусна, но иногда хочется поесть горячего. Особенно зимой.
Вернул приправу в сумку. Рука нащупала тяжелую и обжигающе холодную серебряную пайцзу. Олег достал ее, взвесил — гривны три, не меньше. Этаким амулетом и в лоб заехать можно, коли противник на заклинание не отреагирует. Олег пошарил еще, достал свиток с наговорными словами, развернул. Интересно, будет действовать?
Неужели несколько произнесенных слов смогут превратить его из человека в земляное чудовище? Это ведь не девок привораживать, глаза отводить или тень свою от тела отрывать — это действительное превращение случиться должно…
Ведун вернулся на шкуру, задумчиво крутя в руках серебряного человечка с распахнутыми за спиной крыльями. Но тут в котле закипела вода, и Олег отложил пайцзу в сторону. Слегка разгреб дрова, уменьшая огонь, потыкал ножом в мороженые куски, пропуская кипяток внутрь, потом ложкой черпнул пока еще просто кипяченой воды, попил. Подкинул немного снега, чтобы бурлящий бульон не выплеснулся наружу. Когда котелок закипел снова — снял набежавшую пену. Опять попил, пока бульон не сделался слишком густым, превратившись из питья в еду.
Наверное, в далеком двадцать первом веке такой бы запивкой Середин побрезговал, но простая жизнь делает человека куда более прагматичным. Меду, чтобы сыта развести, у него с собой не имелось, китайская травка, как называли тут чай, была у купцов слишком дорога, да и привозилась довольно редко. Про кофе вообще никто не слыхивал. А потому выбирать напитки приходилось между жиденьким бульоном и простым кипятком. Олегу больше нравилось первое.
Наконец рыба сварилась, он снял котелок с пламени, и когда тот немного поостыл, утонув в снегу до самой земли, ведун вычерпал бульон, с удовольствием заел его рыбой. И сразу почувствовал, как слипаются от блаженной сытости глаза. Олег завернулся в медвежью шкуру, подсунул налатник под голову и благополучно заснул.
Разбудило ведуна возмущенное тявканье. Он зевнул, приподнял край шкуры, посмотрел по сторонам. Так и есть — у заговоренной черты, бегая вперед и назад, шипел и гавкал лохматый длинношерстный медвежий гном — росомаха. Ростом не больше средней собаки, эта рыже-черная короткоухая тварь по наглости превосходила всех волков, медведей и лосей вместе взятых. Имея повадки заправского рэкетира, беспримерное нахальство и хороший нюх, длиннохвостая шпана считала, что ей все должны по жизни, и не боялась никого — ни людей, ни хищников. Появившись на любой стоянке, она тут же лезла в котелки, выгрызала в поисках съестного сумки, норовила куснуть путника, если сваренный кусок мяса он клал себе в рот, а не бросал ей. Вот и сейчас она дико орала, требуя прохода к котлу с остатками рыбы.
— Заткнись, воротник сделаю, — зевнул ведун. — Драная у тебя шкура, конечно, как у ошпаренной собаки, но по лесу ездить сойдет.
— Г-гав! — подпрыгнула на месте росомаха, не понимая, почему ее не приглашают к столу, раз уж заметили.
— Или хвост отрежу и к сабле на эфес приделаю, — пообещал Олег, откидывая шкуру. На еще тлеющие с вечера угольки он бросил полоски бересты, поверх них — тощий хворост, который прижал более крупными сучьями, подул. Огонь с готовностью полыхнул, затрещал, разрастаясь в жаркое пламя. Середин добавил в котелок с замерзшими за ночь остатками рыбы еще снега, подвесил над костром, начал сворачивать лагерь. Взгляд упал на серебряную крестообразную пайцзу. Ведун наклонился, взял ее в руки…
48 
