очень нудно 
35 
- Что плотские утехи нам могут подарить?
- Замедлить время, вечность на миг открыв для нас?
- Иль силою любви вновь чувства оживить,
- Что в памяти хранятся до срока про запас?
Этот голос мне кого-то напоминал. Он показался мне как-то странно знакомым, но где я мог его слышать? В Париже? В Дании? Нет, он явился откуда-то издалека, из того времени, о котором я больше не вспоминал и куда путь мне был заказан, из времени, когда любовь, чистая любовь, любовь-грааль еще не была для меня под запретом. Так, хватит раздумывать. Во что бы то ни стало мне надо увидеть эту певицу. Мне надо ее увидеть! Песня продолжалась:
- На что способно тело, чем удивляет нас?
- Преград в любви не зная, спешит разоружить,
- Одним прикосновеньем воспламенит тотчас,
- Бросая в жар и негу, чтоб снова остудить.[17]
Чья-то рука подтолкнула меня вперед, спина, закрывавшая проход, подвинулась, я получил удар локтем в подбородок и продвинулся на полметра. На этот раз не осталось никаких сомнений. Это был не обман зрения. То, что я заподозрил с самого начала и во что не смел поверить, оказалось правдой: внизу, в маленьком круге света, перекрывая гул голосов и шум передвигаемых стульев, пела Орелин. Облегающее черное платье с оборкой от колен, бретельки, перекрещенные на спине, сценический макияж — Орелин во всем своем блеске.
- Смейтесь над тем, что сердце мое
- На части разбито, бесчувственным стало.
- Роза, в губу мне шипа острие
- Вонзив, под рояль упала.
- Надо скорее ее поднять,
- Иначе чувства умрут навеки,
- Прежде чем что-то удастся понять.[18]
Когда Орелин закончила петь, раздались жидкие аплодисменты, к которым я присоединил свои, и, воспользовавшись моментом, проскользнул к освободившемуся у стойки табурету. Отсюда была хорошо видна узкая сцена с пейзажем из кокосовых пальм на цементном заднике и слепящим освещением, которое было бы вполне уместно в полицейском участке. Я закурил сигару и приготовился наслаждаться следующим номером, когда стало ясно, что я пришел слишком поздно — гитарист укладывал свой инструмент в футляр, а Орелин исчезла за кулисами. «Если публика попросит, она споет на бис, от этого ведь не отказываются», — подумал я. Но никто не утруждал рук, кроме меня…
— Закажете что-нибудь, мсье?
— Водку с апельсиновым соком и порцию холодной закуски, пожалуйста.
Бармен так долго возился с моим заказом, что я еще не успел прикончить ростбиф, когда вдруг у стойки возникла Орелин, во фланелевом костюме цвета ржавчины и в таком же берете. Не заметив меня, она прошла мимо, обдав меня ароматом своих духов, и уселась у другого конца стойки между двумя гигантами. Гарсон принес ей коктейль со льдом. Она закурила сигарету и с рассеянным видом стала отвечать на вопросы соседей. Несколько раз ее взгляд скользнул, не задерживаясь, по моему лицу. Она меня не узнавала.
Ведущий объявил следующий номер:
— Невиданное зрелище, только в нашем кабаре! Тройной стриптиз на тему боя быков! Пасодобль и фанфары корриды.
На сцену вышел травести в сопровождении двух женщин в сверкающих одеждах. В этот момент Орелин выскользнула из-за стойки и села за столик к субъекту, с которым мне было бы страшно ехать в одном лифте. Я подозвал гарсона и попросил принести двойную порцию водки с закуской. Он со вздохом принял заказ. Отчего эти вздохи? Оказалось, что хозяйка заведения удрала на Филиппины и поэтому в конце месяца кабаре закрывается.
Что ж, теперь я могу с чистой совестью уйти. В этом аду мне больше нечего делать. Но иногда случается так, что события развиваются помимо нашей воли, и, какова бы ни была наша решимость (а моя была не очень-то велика), изменить их ход не в наших силах. Пока я искал в проспекте адрес другого кабаре, обведенный черным кружком, мне на плечо легла женская рука.
— Максим, как ты узнал, что я пою здесь?
— Э… Видишь ли… я…
— Вот уж не ожидала увидеть тебя в подобном месте. Обычно ты такой застенчивый! Может быть, все-таки поцелуешь меня?
Мы расцеловались. Да. Орелин и я. В щеки. Один раз, два раза. Чего еще можно было ожидать после стольких лет? На какое-то мгновенье я ощутил теплый запах, исходящий от ее плеч, и аромат волос, коснувшихся моего лица. Затем я попытался представить себе, что сказал бы отец в этой ситуации. Но его уже не было, — он умер, пока я был в Дании. А неотразимые остроты приходят мне в голову только в три часа ночи, когда я сижу дома один.
35 
