очень нудно 
152 
Линде было страшно, и она понимала, что страшно не только ей. Ей казалось странной, почти нереальной та спокойная сосредоточенность, с какой работали окружающие ее люди. Она пыталась догадаться, о чем они думают, — и не могла; ничего, кроме крайней сосредоточенности и целеустремленности. Она вдруг поняла то, чему ее никогда не учили: бывают ситуации, когда самое важное — не потерять контроль, держать в узде свои собственные страхи. Без этого следствие моментально превратилось бы в полный хаос.
В начале пятого, перед началом пресс-конференции, она наткнулась на отца — он ходил взад-вперед по коридору, как тигр в клетке. Он то и дело посылал Мартинссона посмотреть, сколько собралось народа, сколько телекамер установлено, присутствует ли тот или иной журналист. По его тону было ясно, что он в глубине души надеется, что их нет. Он был в клетке, скоро откроется проход и его выпустят на арену. Когда вошла Лиза Хольгерссон и сказала, что пора, он буквально ворвался в комнату для пресс-конференций — не хватало только рыка.
Линда стояла у дверей. На небольшом помосте в другом конце комнаты сидели Лиза Хольгерссон, Свартман и отец. Она все время боялась, что он сорвется, если вдруг прозвучит какой-нибудь неудобный для него вопрос — настолько напряженным он выглядел. Она понимала, что больше всего его бесит, что он теряет драгоценное время. Но стоявший рядом Мартинссон сказал, что пресс-конференции иногда очень полезны для следствия — начинают поступать сведения от общественности, а в их положении это самое главное.
Но он не потерял самообладания. Он вел пресс-конференцию, как вел бы ее глухой. Она не смогла бы придумать лучшего сравнения — он говорил с такой серьезностью, как будто бы и не слышал ничего, кроме своей внутренней тревоги.
Он говорил только о Зебре. Раздали фотографии, показали ее портрет на экране. Где она? Кто-нибудь видел ее? Это было самое важное. Он избегал длинных и подробных разъяснений, отвечал коротко, отметал вопросы, на которые не считал нужным отвечать. Он говорил только то, чего не сказать было просто нельзя. «Есть какая-то связь, и мы пока ее не до конца понимаем, — закончил он. — Пожары в церквах, две убитые женщины, сожженные заживо животные. Мы даже не до конца уверены, что эта связь есть. Но мы совершенно уверены, что девушке, о которой идет речь, угрожает опасность».
Какая опасность? Кто опасен? Что вы еще можете сказать? Недовольные журналисты засыпали его вопросами. Линда заметила, как он поднял невидимый щит, он снова стал глухим. Вопросы отскакивали от него без ответа. Лиза Хольгерссон не сказала ни слова, она просто вела пресс-конференцию, указывая на того или иного журналиста. Свартман подсказывал отцу детали следствия.
Конференция закончилась как-то внезапно. Он поднялся с таким видом, словно терпению его пришел конец, поклонился и вышел из комнаты. Журналисты выкрикивали вслед вопросы, но он только поводил плечами. После чего он взял куртку и ушел.
— Он всегда так делает, — сказал Мартинссон. — Ему надо себя выгулять. Как будто бы он сам себе собака. Сделает круг и придет.
Через двадцать минут он ворвался в коридор. В комнате для конференций стопкой лежали привезенные разносчиком пиццы. Он закричал, что некогда жрать, что надо торопиться, накричал на девчушку из канцелярии — она якобы не принесла ему какие-то бумаги, и захлопнул дверь в комнату.
— В один прекрасный день он захлопнет дверь и выкинет ключи, — прошептал ей в ухо сидевший рядом Стефан Линдман. — Мы превратимся в каменные статуи, и лет эдак через тысячу нас найдут при раскопках.
Вошла только что приехавшая из Копенгагена Анн-Бритт — у нее была такая одышка, как будто она бежала всю дорогу туда и обратно.
— Я говорила с этим Ульриком Ларсеном, — сказала она и протянула Линде фотографию.
Это был он. Тот самый, кто угрожал ей, если она не перестанет разыскивать Тургейра Лангооса, а потом сшиб ее с ног.
— Он изменил показания. Теперь уже и речи нет об ограблении. Но по-прежнему отрицает, что угрожал Линде. Какое-либо другое объяснение дать отказывается. Он, вообще говоря, довольно странный священник. Прихожане говорят, что в последнее время его проповеди просто дышали ненавистью.
Курт Валландер прервал ее, подняв руку:
— Это очень важно. Что значит — в последнее время? И в каком смысле — дышали ненавистью?
Анн-Бритт полезла за блокнотом.
152 
